«Разные: мужское и женское глазами приматолога»

Мужчина — вожак и добытчик, женщина — хранительница очага. Эти и многие другие гендерные стереотипы оправдывают «естественным положением вещей в природе». На самом же деле животные, в том числе наши сородичи-приматы, как и люди, нередко оказываются жертвами стереотипных представлений. В книге «Разные: мужское и женское глазами приматолога» (издательство «Альпина нон-фикшн»), переведенной на русский язык Анной Дамбис, приматолог Франс де Вааль на примере близких к человеку видов обезьян показывает, что между биологическими полами действительно есть разница, однако сводить ее к идее о превосходстве самцов будет грубой ошибкой. Предлагаем вам ознакомиться с фрагментом, в котором рассказывается о роли предпочтений и активном участии самок в брачных играх.

Брачные игры

<...>

Хотя вся моя команда видела Спиклза спаривающимся чаще, чем любой другой самец, он не стал отцом большего количества детенышей. Мы знаем об этом, поскольку на протяжении восьми лет эта стая была частью одного из первых исследований отцовства в приматологии. Традиционно приматологи рассматривали альфа-самцов как особей, которым удалось больше, чем другим, распространить свои гены. Но, делая такой вывод, мы полностью полагались на наблюдаемую половую активность. Мы считали, что чем чаще мы видим самца спаривающимся, тем больше у него потомства. Это допущение оказалось ложным. В то время как альфа-самцы без зазрения совести садятся на самок у всех на виду, другие самцы проворачивают это частенько ночами, подальше от посторонних глаз.

На тот момент анализ ДНК еще не был доступен, но ученые в нашем приматологическом центре сравнивали группу крови новорожденных с группой крови их потенциальных отцов. Мы нашли приблизительную корреляцию между рангом самца и количеством рожденных им детенышей. Альфа-самцы действительно справлялись лучше среднего, но они не были даже приблизительно настолько успешны, насколько мы предполагали. Предприимчивые молодые самцы — такие как Дэнди — иногда производили больше потомства.

Положение в иерархии самцов — это всего лишь один из факторов брачных игр. Второй фактор — предпочтение самок. На это долго не обращали внимания, поскольку выбор самки сложнее увидеть, чем бахвальство самца. Мало кто из самок наслаждается такой безнаказанностью, как Апельсинка, потому что они рискуют, если их половые предпочтения не соответствуют мужской иерархии. Интрижки с самцами, низко стоящими на социальной лестнице, требуют большой скрытности. Так называемые «тайные совокупления» происходят за кустами или пока спит вожак стаи. Группы приматов до краев полны нелегальной половой активности. Я часто видел, как этот сценарий реализуется у шимпанзе.

В паре метров от самца самка как ни в чем ни бывало валяется в траве, ее набухшие гениталии обращены к нему. Словно ничего такого не происходит, она оборачивается, встревоженно оглядывая окрестности на предмет доминантных самцов. Быть поблизости от самки, пребывающей в таком состоянии, рискованно само по себе. Избранный самец медленно поднимается и уходит в определенном направлении, иногда останавливаясь, чтобы украдкой оглядеться. Через несколько минут самка уходит в другом направлении. Она точно знает, куда пошел самец, и кружным путем устремляется к месту встречи. Они торопливо спариваются в укрытии, после чего идут каждый своей дорогой. Никто ничего не заметит за исключением нескольких любопытных детенышей того же биологического вида и людей-наблюдателей. Их уловка в высшей степени скоординирована, включая контроль над звуками: все происходит предельно тихо. Самки шимпанзе обычно кричат на пике своего наслаждения, но никогда не поступают так во время тайных свиданий.

Вторая причина, по которой мы недооценили роль выбора самки, — культурная. И в биологической науке, и в обществе в целом женский пол, независимо от того, идет ли речь о человеке или животном, изображался пассивным и целомудренным от природы. Более того, от женщин ожидали, что они должны быть пассивны и целомудренны. Исключения считались минимальными или игнорировались. Кто сможет спариться с самкой, а кто не сможет, рассматривалось как решение самцов. Самки могут поломаться, чтобы отобрать лучшего самца из имеющихся поклонников, но половая инициатива самок отсутствовала в биологических теориях прошлых времен.

Печально, что такие взгляды продержались настолько долго, если учесть, что уже Дарвин предложил более широкий подход. Этот подход отвергали или игнорировали в течение почти века. Хотя Дарвин и придерживался распространенных тогда туманных представлений о самках, особенно касательно их интеллектуальных способностей, он был намного впереди остальных, когда речь заходила об определении женской роли в эволюции. Первым среди биологов он особо отмечал активную роль самок. В то время, когда другие видели в женских особях людей и животных всего лишь сосуды для мужской репродукции, Дарвин разработал теорию полового отбора, согласно которой мы обязаны яркими красками и приятными песнями в окружающей природе женским предпочтениям, существующим в вопросах мужского поведения, украшений и оружия. Спариваясь с самыми одаренными самцами, самки управляют эволюцией. Современники Дарвина высмеивали эту идею, в которой самкам и женщинам отводилась ключевая роль. Английский ботаник Сент-Джордж Майварт был убежден, что «такова неустойчивость порочного женского каприза, что никакое постоянство окраски не может определяться выбором самки». Учитывая, что в те времена «порочный» означало «испорченный», Майварт, по сути, обвинял Дарвина в продвижении аморальных взглядов.

Вдобавок к тому, что они недооценивали самок, критикам также казалось, что «зверью» (животным) недостает свободы выбора. Думать, что самки птиц или любых других животных могут что-то решать, было заведомо абсурдным. Невысокое мнение об интеллекте животных в целом, характерное для прошлых времен, приводило лишь к укоренению такого подхода. Животных изображали как механизмы, полностью управляемые инстинктами и поддающиеся примитивному обучению. Лаборатории, забитые крысами, жмущими на рычаги, и голубями, клюющими в ответ на стимуляцию, лишний раз доказывали, насколько животные неразумны. Ожидать от них принятия решений на высоком уровне касательно чего бы то ни было, кроме выбора еды, было просто смешно.

Антропологи только усугубляли ситуацию. Они считали женщин пешками в мужских играх. Доминировала теория о том, что дочери и сестры — это собственность мужчин. Ими обменивались как «идеальными подарками для скрепления союзов между патриархальными группами. Мы до сих пор живем с символическим рудиментом такого мировоззрения, когда во время свадьбы невесту «отдает замуж» отец, передавая свою дочь ее будущему мужу.

Теория о том, что в брачные игры играют мужчины, а женщины — это пассивные объекты, до сих пор невероятно популярна, невзирая на недоказанность. Первые научные бреши в ней пробила работа, посвященная тем же животным, которые вдохновляли Дарвина: птицам. В 1970 г. ученые хотели взять под контроль популяцию красноплечих черных трупиалов. Стерилизовав нескольких самцов, они ожидали найти кладки неоплодотворенных яиц. Но, когда яйца из гнезд самцов переместили в инкубаторы, ученые поразились тому, как много птенцов вылупилось из этих яиц. Кто же их оплодотворил? Может быть, самцы по соседству изнасиловали бедных самок?

Вера в женскую пассивность так укоренилась в то время, что исследователи могли представить себе совокупление за пределами пары только как насильственное.

Но чем больше птиц исследовали ученые, тем чаще они обнаруживали кладки, содержащие яйца от разных самцов. Более того, идея о том, что самки становятся жертвами злонамеренных чужаков, оказалась несостоятельной. Когда за птицами начали следить при помощи радиосредств, правда вышла на поверхность. Работая с капюшонными вильсониями, канадский орнитолог Бриджит Статчбери видела, как самки активно гонялись за чужаками. Они совершали налеты далеко от своих гнезд с громкими криками, словно говоря потенциальным партнерам для спаривания: «Эй, я тут!»

Эти наблюдения оказались особенно впечатляющими, поскольку моногамия у птиц традиционно используется, чтобы вдохновлять человечество. Сто лет назад английский священник приводил в качестве идеального примера парную связь обычных лесных завирушек. Нам всем жилось бы куда лучше, если бы мы вели себя, как эти милые птички, сообщил он своей пастве. Даже будучи натуралистом-любителем, священник не представлял себе реальной картины. Он не знал того, что обнаружили мы благодаря мировому эксперту по лесным завирушкам Нику Дейвису из Кембриджского университета. Из его наблюдений, в ходе которых он документально зафиксировал у этих птиц жизнь втроем и интрижки на стороне, стало ясно, что дело не только в самцах. Самки лесных завирушек принимают активное участие в своей бурной половой жизни. Дейвис пришел к выводу, что, если бы люди последовали совету английского священника, «в приходе начался бы полнейший хаос».

Женское половое влечение у птиц настолько недооценено, что его признание может принести уйму денег. В Европе и Китае популярен такой вид спорта, как голубиные гонки на длинные дистанции, например от Барселоны до Лондона или от Шанхая до Пекина. Птице, первой добравшейся до дома, полагается главный приз. Речь о женском половом влечении зашла во время интервью с бельгийским владельцем Нью Ким, голубки-чемпионки, за которую китайский миллиардер заплатил почти 2 млн долларов. Гордый заводчик объяснил, что на соревнованиях по отношению к самцам традиционно применяют «вдовий метод». За несколько дней до начала соревнования самца изолируют от его партнерши, чтобы повысить мотивацию для возвращения домой. Нью Ким была самкой, но ее владелец обнаружил, что такая техника срабатывает и с ней. Он несколько дней не давал ей спариваться с партнером, оставив при этом возможность смотреть на него. Он сказал, что это был единственный способ заставить ее лететь быстрее других. Ей не терпелось поскорее вернуться и повеселиться со своим ненаглядным.

Признание полового влечения у самок птиц подготовило почву для дарвинистского феминизма, как его назвала американская женщина-биолог Патриша Говати в 1997 г. Это название может показаться оксюмороном, поскольку многие феминистки считают людей ушедшими далеко вперед от птиц и пчел. Они полагают, что эволюционная наука и упор в ней на генетику не очень-то способствуют достижению их целей. Но для биологов, включая тех из нас, кто является феминистками, отказ от связи с биологией невозможен. В конце концов, феминизм нам был бы ни к чему, если бы человечество не состояло из представителей двух разных полов. И почему же существуют два пола? Потому что половое размножение работает лучше, чем его альтернатива — клонирование. Если бы мы были биологическим видом, размножающимся клонированием, нам бы не грозило гендерное неравенство, поскольку мы все бы выглядели одинаково и одинаково размножались, но за это пришлось бы заплатить огромную цену.

Половое размножение возникло в ходе эволюции более миллиарда лет назад и у растений, и у животных не просто так. Оно настолько широко распространено, что большую часть доступной нам информации о нем мы получаем, исследуя другие виды. Например, законы наследования обнаружил силезский монах, выращивая груши. Наличие двух родителей, вносящих свой вклад в репродукцию, перетасовывает колоду генов с каждым новым поколением, позволяя потомкам быть носителями новых генетических комбинаций и быть готовыми к встрече с изменчивой окружающей средой и новыми заболеваниями. Оно позволяет нам быть генетически гибкими.

Без полового размножения мы были бы равными, но не очень успешными.

Подробнее читайте:
Вааль де Ф. Разные: Мужское и женское глазами приматолога / Франс де Вааль ; Пер. с англ. [Анны Дамбис] — Альпина нон-фикшн, 2023. — 566 с.