Люди убивают, предают, насилуют и грабят. Но вместе с тем — способны на сострадание и заботу. Зачастую одни и те же люди совершают как предельно хорошие, так и однозначно плохие поступки. И если эволюция не сделала нас благородными, белыми и пушистыми — значит, одними только добротой и сопереживанием Homo sapiens не обойтись. В книге «Наша внутренняя обезьяна: Двойственная природа человека» (издательство «Альпина нон-фикшн»), переведенной на русский язык Анной Олефир, приматолог Франс де Вааль рассуждает о биологических корнях ключевых составляющих человеческой натуры и демонстрирует, что все они характерны также и для человекообразных обезьян. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с отрывком, в котором рассказывается, что нужно или не нужно, чтобы испытывать эмпатию, а также о проявлениях этого чувства у самых разных животных: от человекообразных обезьян до крыс.
Некогда президент одной большой страны был известен особым выражением лица. Под воздействием едва сдерживаемых эмоций он, прикусывая нижнюю губу, говорил своей аудитории: «Я чувствую вашу боль». Дело здесь даже не в том, насколько искренней была эта демонстрация чувств, — важен был сам факт переживания из-за несчастий других. Эмпатия и чувство общности являются нашей второй натурой в такой степени, что лишенный их индивид производит впечатление психически больного или опасного.
При просмотре фильмов мы не можем удержаться от того, чтобы не сопереживать героям на экране. Мы приходим в отчаяние, когда видим, как они тонут вместе со своим гигантским кораблем; мы ликуем, когда они смотрят в глаза давно потерянных возлюбленных. У всех зрителей в зале наворачиваются слезы, хотя мы всего лишь сидим в кресле, глядя на экран. Эмпатия знакома всем нам, однако прошло очень много времени, прежде чем ее стали воспринимать всерьез как тему для исследования. Так как на вкус прагматичных ученых она была слишком неопределенной и размытой, то ее обычно валили в одну кучу с телепатией и другими сверхъестественными явлениями.
Времена изменились, и мои шимпанзе недавно продемонстрировали убедительный довод в пользу существования у них сопереживания во время визита Кэролин Зан-Векслер, одной из первых исследователей эмпатии у детей. Мы с Кэролин отправились осматривать группу шимпанзе в Центре Йеркса. Среди обезьян была одна самка по имени Тай, которую чрезвычайно сильно влекло к людям. По сути, ее больше интересовали мы, чем сородичи-шимпанзе. Каждый раз, как я появлялся на смотровой вышке, выходившей на вольер, она бросалась вперед, издавая громкое приветственное пыхтение. Я всегда приветствовал ее в ответ и разговаривал с ней, после чего она усаживалась и наблюдала за мной, пока я не уходил.
Но на этот раз я был так поглощен разговором с Кэролин, что едва поднял голову. Поскольку я не поприветствовал Тай, беседа была прервана громкими, пронзительными воплями, привлекшими наше внимание. Тай начала бить себя, как это делают шимпанзе, закатывая истерику, вскоре ее окружили сородичи и начали обнимать, целовать или придерживать, чтобы успокоить. Я тут же понял, почему она устроила такой переполох, и горячо поприветствовал ее, протянув к ней издалека руку. Я объяснил Кэролин, что эта шимпанзе почувствовала, что ею пренебрегли, потому что я с ней не поздоровался. Кэролин с легкостью узнала этот сценарий. Тай с широкой нервной ухмылкой продолжала смотреть на меня, пока наконец не успокоилась.
Самым интересным в этом инциденте было не то, что Тай обиделась на мою неучтивость, а то, как реагировала группа. Именно такое поведение Кэролин изучает у детей. Другие обезьяны старались успокоить Тай, снизить степень ее огорчения. Получилось, что Кэролин обнаружила такую способность у животных, хотя они никогда не были объектом ее изучения. Когда ее команда посещала разные дома, чтобы выяснить, как дети реагируют на членов своих семей, которых просили изобразить печаль (поплакать), боль (вскрикнуть «ой») или болезнь (например, покашлять), исследователи выяснили, что дети старше года уже способны утешать других. Это важный этап их развития: неприятные переживания у знакомых людей провоцируют участливый отклик, например похлопывание и потирание больного места страдающего. Поскольку выражения сочувствия проявляются практически у всех представителей нашего вида, они являются столь же естественным достижением, как первый шаг ребенка.
Не так давно считалось, что для эмпатии необходим язык. По какой-то причине множество ученых рассматривают язык как источник человеческого разума, а не как его продукт. Поскольку проявления сочувствия наблюдаются у годовалых малышей еще до того, как они начинают говорить, исследования Кэролин показали, что эмпатия появляется задолго до развития речевых навыков. Это также приложимо и к исследованиям животных, то есть существ, по определению бессловесных. Ее исследовательская группа обнаружила, что домашние питомцы, такие как кошки и собаки, огорчались так же, как и дети, когда члены семьи изображали неприятные переживания. Животные ходили вокруг страдальцев, клали голову им на колени с таким видом, будто сочувствовали. Если оценивать их по тем же стандартам, что и детей, то можно сказать, что животные тоже проявляли эмпатию.
Такое поведение еще более ярко демонстрируют человекообразные обезьяны — в их случае его назвали «утешением». Мы учитываем и оцениваем проявление утешения, просто ожидая, когда между нашими шимпанзе вспыхнет спонтанная драка, после которой отмечаем, подходили ли к жертве не участвовавшие в стычке обезьяны. В этом случае они часто обнимают и вычесывают пострадавшего сородича. Вполне обычная история, когда детеныш залезает на дерево, падает с него и верещит. Его немедленно окружают другие обезьяны, обнимают и берут на руки. Именно такую реакцию продемонстрировала горилла Бинти Джуа в Чикагском зоопарке Брукфилда по отношению к мальчику, упавшему в вольер. Если взрослый самец проиграл схватку с соперником и в одиночестве сидит и кричит на дереве, другие залезут к нему, чтобы его погладить и успокоить. Утешение — один из наиболее широко распространенных откликов среди человекообразных обезьян. Мы распознаем такое поведение, потому что обезьяны делают это точно так же, как мы, разве что у бонобо иногда случается еще и утешительный секс.
Реакция эмпатии — одна из сильнейших, в действительности она даже сильнее, чем пресловутая любовь обезьян к бананам. Об этом впервые сообщила русский психолог начала XX в. Надежда Ладыгина-Котс, которая растила молодого шимпанзе по имени Иони. Каждый день Котс приходилось сталкиваться с его буйным поведением и непослушанием. Она обнаружила, что единственный способ заставить Иони слезть с крыши ее дома — это воззвать к его доброму отношению к ней:
Если я притворяюсь плачущей, закрываю глаза и всхлипываю, Иони мгновенно бросает все свои игры и занятия и быстро прибегает ко мне, взволнованный, весь взлохмаченный, из самых удаленных мест своего пребывания, с крыши дома, по которой только что лазал, с потолка его клетки, откуда я не могла его сместить и согнать вниз несмотря на самые усиленные свои просьбы и зовы.
Подкатив ко мне, он торопливо обегает кругом меня, как бы ища обидчика, все время внимательно смотря мне в лицо, нежно охватывает меня рукой за подбородок, лег ко дотрагивается пальцем до моего лица, как бы пытаясь понять, в чем дело».
В самом простом смысле эмпатия — это способность воспринимать состояние другого индивида или существа. Это может выражаться просто в движении тела, например когда мы подражаем поведению других. Мы закидываем руки за голову, если это делают другие, и, повторяя за нашими коллегами на собраниях и конференциях, кладем ногу на ногу или, наоборот, ставим ноги рядом, наклоняемся вперед или назад, поправляем волосы, кладем локти на стол и тому подобное. Мы проделываем это бессознательно, особенно в обществе людей, которые нам нравятся, и это объясняет, почему супруги, долго прожившие вместе, часто становятся похожи друг на друга — их поведение и язык тела сближаются. Зная о том, какую силу имеет подражание языку тела, исследователи могут манипулировать чувствами и отношением людей друг к другу. Общение с человеком, по заданию экспериментатора принимающим позы, отличные от наших, приводит к тому, что мы начинаем хуже относиться к этому человеку, чем если он или она исправно копирует каждое наше движение. Когда люди говорят, что у них «что-то щелкает», или они влюбляются, на них подсознательно влияет уровень безотчетного телесного подражания, в которое они вовлекаются, равно как и другие тонкие сигналы, говорящие об открытости или, наоборот, замкнутости, такие как разведение или сжимание ног, поднимание или складывание рук и так далее.
Ребенком я невольно повторял движения других людей, особенно если был увлечен каким-то активным занятием, например спортом. В какой-то момент я это осознал и постарался подавить привычку, но не смог. У меня есть моя фотография во время волейбольного матча, когда я подпрыгиваю и будто бы бью по мячу, хотя на самом деле мяч находится у одного из моих братьев. Я просто проигрываю, повторяю то, что, по моим представлениям, должен делать с мячом он. Такую тенденцию легко заметить, когда родители-люди кормят своих малышей. Поднося ложку с липкой кашицей к губам ребенка, взрослые открывают собственный рот, когда ребенок должен открыть свой, и часто за этим следуют движения языка — одновременно с движениями языка ребенка. Точно так же, когда дети подрастают и участвуют в школьном спектакле, родители, сидящие в зале, губами проговаривают слова, которые должны произнести их чада.
Телесное отождествление широко распространено у животных. Один мой друг как-то раз сломал правую ногу, и на нее наложили гипс. Через считаные дни его собака начала прихрамывать, подволакивая правую ногу. Ветеринар тщательно проверил собаку, но не нашел никаких причин для хромоты. Когда через несколько недель гипс с ноги моего друга сняли, собака стала ходить нормально. Похожий случай произошел с Лёйтом из арнемской колонии шимпанзе, когда он однажды повредил в драке кисть руки. Он начал опираться не на костяшки пальцев, а на согнутое запястье, странно ковыляя по вольеру. Вскоре все детеныши в группе стали ходить так же, как он. Они продолжали эту игру несколько месяцев, еще долго после того, как травма у Лёйта прошла. Более непосредственное телесное отождествление зоолог Кэти Пэйн описала у слонов: «Я видела однажды, как слониха-мать пританцовывает на месте, выписывая кренделя ногами и хоботом: это она издали наблюдала за сыном, который гнался за удирающим гну. Я и сама точно так же пританцовывала, когда смотрела выступления своих детей, — а один из них, не могу не похвастаться, цирковой акробат».
Мартышки чешутся, если видят, что это делает другая обезьяна, а человекообразные зевают, когда смотрят видео, где зевает другая человекообразная обезьяна. Мы делаем то же самое, и не только глядя на наших сородичей. Я однажды присутствовал на демонстрации слайдов с фотографиями зевающих животных и обнаружил, что нахожусь в зале среди множества людей с открытыми ртами. Я и сам не мог удержаться от зевка. Исследовательская группа из Пармского университета в Италии впервые сообщила о том, что у макак есть особые клетки мозга, которые активируются не только в том случае, когда обезьяна хватает пред мет рукой, но даже если она просто смотрит, как это делает другая. Поскольку эти клетки точно так же активируются при выполнении какого-либо действия, как и при наблюдении за действиями другого, их стали называть зеркальными, или «обезьянничающими» нейронами («обезьяна видит, обезьяна делает»). Социальные животные связаны друг с другом на уровне куда более фундаментальном и глубоком, чем полагали прежде ученые. Мы жестко запрограммированы устанавливать связи с окружающими, а также эмоционально с ними резонировать. Это полностью автоматический процесс. Когда нас просят посмотреть фотографии с различными выражениями лиц, мы невольно копируем те выражения, которые видим. Мы это делаем, даже когда фотографию показывают так быстро, что можно среагировать только на подсознательном уровне: то есть она появляется перед нами на пару миллисекунд. Мы не успеваем осознать выражение лица, однако наши лицевые мышцы его повторяют. В обычной жизни мы тоже это делаем, и это отражено в строчках песни Луи Армстронга: «Когда ты улыбаешься… с тобой улыбается весь мир».
Поскольку подражание и эмпатия не требуют ни языка, ни разума, нам не стоит удивляться тому, что простые формы взаимосвязей с другими существуют у самых разных животных, даже у несправедливо очерняемых крыс. Уже в 1959 г. появилась статья с провокационным заголовком «Эмоциональные реакции крыс на боль других», в которой было показано, что крысы переставали нажимать на рычаг, чтобы получить пищу, если тот же рычаг запускал ток в соседнюю клетку, где сидела другая крыса. Почему крысы не продолжали просто получать пищу, игнорируя другое животное, подпрыгивающее от боли при ударе электрическим током? В классических экспериментах (которые я не хотел бы повторять по этическим соображениям) макаки показали даже бóльшую сдержанность и контроль, запрещающий это действие. Увидев, что всякий раз, когда тянешь за рычаг, чтобы получить пищу для себя, соседку бьет током, одна обезьяна воздерживалась от этих действий в течение пяти дней, другая — двенадцати. Эти обезьяны буквально морили себя голодом, чтобы не причинять боль другим.
Во всех этих исследованиях вероятным объяснением является не забота о благополучии другого, а огорчение, вызванное его страданием. Такая реакция обладает огромной ценностью для выживания. Если другие демонстрируют cтрах и огорчение, то, возможно, и вам следует забеспокоиться. Если одна птица из стаи вдруг резко взлетает, все остальные птицы тоже взлетят — даже раньше, чем поймут, что происходит. Оставшаяся птица может стать чьей-нибудь добычей. Вот почему и среди людей так быстро распространяется паника.
Мы так запрограммированы: нам совершенно не нравится видеть и слышать боль других. Например, маленькие дети часто огорчаются, на глаза их наворачиваются слезы — и они бегут к матери за утешением, когда видят, как другой малыш упал и плачет. Они не беспокоятся за другого ребенка, но их захлестывают и переполняют эмоции, демонстрируемые им. Только позже, когда дети научаются отделять себя от других, они могут отличить чужие эмоции от своих. Однако развитие эмпатии начинается безо всякого различения, возможно подобно тому, как дрожание одной струны заставляет вибрировать другую, производя слаженный звук. Эмоции обычно пробуждают схожие эмоции: от смеха и радости до хорошо известного явления — целой комнаты плачущих малышей. Теперь мы знаем, что области, отвечающие за способность поддаваться чужим эмоциям (эмоциональное заражение), располагаются в столь древних отделах мозга, что они у нас являются общими с такими разными животными, как крысы, собаки, слоны и мартышки.
Подробнее читайте:
Вааль де Ф. Наша внутренняя обезьяна: Двойственная природа человека / Франс де Вааль; Пер. с англ. [Анны Олефир] — Альпина нон-фикшн, 2021. — 404 с