Паломничество к святым местам, или хадж, — важная религиозная практика, которая считается «одним из наилучших деяний мусульманина». Время проведения хаджа меняется каждый год, однако пункт назначения остается неизменным: верующие посещают Мекку и ее окрестности. В конце XIX века Российская империя решила организовать хадж на подконтрольных территориях. Была создана трансграничная сеть учреждений, выпущены особые паспорта и изданы законы, защищавшие паломников, а также выделены субсидии на передвижение и транспорт для мусульман. В книге «Российский хадж. Империя и паломничество в Мекку» (издательство «НЛО»), переведенной на русский язык Робертом Ибатуллиным, историк и специалист по исламу Айлин Кейн рассматривает гибкую инфраструктуру хаджа, построенную в имперской России и возрожденную в СССР. Она обращает внимание на то, с какими проблемами столкнулась Россия, желая использовать паломничество в экономических и стратегических целях, и как в конце концов ее действия помогли усилить институт хаджа. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с отрывком, в котором рассказывается, зачем России понадобилось стать покровительницей хаджа, как на идею поддержки мусульманской практики реагировали внутри страны и почему ее нельзя было просто запретить.
В 1848 году русский подданный по имени Касым Мамад умер в Аравии во время хаджа — ежегодного мусульманского паломничества в Мекку. Мамад был уроженцем Южного Кавказа, региона, недавно покоренного Россией в войнах с Османской империей и Персией. Большинство мусульман той эпохи ездили в Мекку по суше, и подобно им Мамад проделал долгий путь с караваном — процессией людей и животных. Он избрал тот же маршрут, каким на протяжении веков ходили мусульмане с Кавказа, сунниты и шииты. Он проследовал через Восточную Анатолию и Северную Сирию в Дамаск — пункт отправления одного из огромных имперских караванов в Мекку, которые ежегодно спонсировал османский султан. Но в отличие от своих предков Мамад проезжал через османские земли не как персидский подданный, обязанный платить османские налоги и подчиняться османским законам, а как новоиспеченный русский подданный, обладающий экстерриториальными привилегиями и защитой со стороны русских дипломатов на османской территории.
После смерти Мамада его наследники на Кавказе обратились к русским чиновникам, чтобы те расследовали обстоятельства потери 300 рублей, крупной суммы, которую Мамад доверил на хранение погонщику верблюдов в Дамаске. Наследники Мамада хотели вернуть ее. В прежние времена им пришлось бы обращаться к османским судебным властям в Дамаске, которые столетиями имели полномочия продавать с аукциона имущество множества паломников, умиравших на хадже, и передавать выручку законным наследникам. Местный русский губернатор перенаправил дело генерал-губернатору в Тифлисе (Тбилиси), а тот — русскому послу в Константинополе. В течение следующих двух лет русский генеральный консул в Сирии изучал вопрос о собственности Мамада. При помощи местных османских чиновников генеральному консулу удалось найти того самого погонщика верблюдов — богатого жителя Дамаска, османского подданного по имени Хаджи аль-Эсмер — и привлечь его к местному, дамасскому исламскому суду. Здесь, под присягой перед османским судьей, аль-Эсмер подтвердил, что хранил деньги Мамада, и засвидетельствовал, что вернул их спутникам последнего — эти двое фигурировали в судебных документах как русские подданные и мусульманские армейские офицеры с Кавказа. После этого генеральный консул вернул дело в Тифлис, русскому генерал-губернатору — для дальнейшего расследования.
История Мамада и борьбы наследников за возвращение его имущества иллюстрирует гораздо более общий исторический сдвиг, имевший масштабные последствия: к середине XIX века в результате развития глобального империализма хадж все больше подпадал под европейское влияние и контроль. Это явление не имело прецедентов. Паломничество в Мекку от самых его истоков в VIII веке, с рождения ислама, совершалось под патронатом мусульманских правителей, через мусульманские страны и при поддержке мусульманских властей по дороге. Конечная цель паломников — священные города Мекка и Медина — были (и остаются) закрытыми для немусульман. Медленные перемены начались в XVI веке, когда европейцы исследовали Индийский океан и другие части Азии, завоевали некоторые мусульманские страны и приобрели влияние или прямой контроль над большими районами вдоль традиционных маршрутов хаджа. По мере роста европейских колониальных владений рос и интерес европейцев к хаджу и их влияние на него.
Россия была уникальной европейской империей в том отношении, что правила мусульманами уже с XV века, и история ее участия в хадже была одной из самых продолжительных. В XVI веке Московская Русь завоевала бывшее монгольское Астраханское ханство и укрепилась на главном караванном пути между Центральной Азией и Меккой. Дальнейшая экспансия империи на юг и восток — в Северное Причерноморье, Крым, Кавказ и Центральную Азию — добавила миллионы новых мусульманских подданных к уже и так огромному и внутренне разнородному населению и включила паутину древних караванных путей в границы России.
Мусульмане Евразии веками ездили в Мекку через эти страны, по этим маршрутам. Многие пересекали под парусами Черное море и присутствовали в Стамбуле (Константинополе) на церемонии султанской инвеституры при отправлении имперского паломнического каравана из османской столицы. Другие, и в их числе Касым Мамад, шли на юг через Кавказ и присоединялись к имперским караванам, отправлявшимся из Дамаска или Багдада. Третьи следовали караванными путями через афганские и индийские земли и садились на корабли, плывшие по Индийскому океану в Аравию. Этот поток продолжился и фактически усилился после российских завоеваний, когда в середине XIX века появились железные дороги и пароходы, превратившие Российскую империю в средоточие глобальных маршрутов и потоков паломников.
В результате имперских завоеваний Россия унаследовала традицию хаджа и должна была решить, что с ней делать. Хадж, как один из пяти столпов ислама и обязанность для мусульман, нельзя было просто запретить или приостановить. Кроме того, он предоставлял России возможности управлять мусульманами и властвовать над ними, а также осуществлять государственные и имперские программы. Чтобы подчинить хадж государственному влиянию и контролю, в XIX веке Россия начала его поддерживать. Эта поддержка вначале осуществлялась спонтанно и эпизодически, проводясь в рамках российской политики консолидации систем управления во вновь завоеванных мусульманских регионах. Но в течение XIX века хадж превратился в массовое ежегодное событие, и интерес России к нему усилился, а государственная поддержка стала систематической. Периодически цари объявляли о запрете хаджа в империи, особенно во время войн и эпидемий, и царские чиновники часто высказывали опасения по поводу политических и экономических аспектов паломничества, но в целом с середины XIX века Россия проводила политику патроната над хаджем.
Поддерживая хадж, Россия не просто старалась контролировать паломничество или регулировать проблемы, порожденные этим массовым миграционным движением. Скорее она хваталась за новые — созданные имперскими завоеваниями — возможности, чтобы подключиться к глобальной исламской сети и превратить хадж в механизм имперской интеграции и экспансии. Это делалось в рамках более общего процесса, шедшего в России с конца XVIII века и, более того, во всех европейских империях в течение XIX века, — процесса институционализации ислама и исламских практик европейскими колониальными правительствами в целях реализации имперских программ.
Адаптация хаджа не могла протекать легко. С самого начала этот проект провоцировал недовольство и двойственное отношение. В отличие от русского православного паломничества в Иерусалим, которое царское правительство также начало поддерживать в XIX веке, правительственная поддержка хаджа не была централизованно организуемым процессом и цари никогда не высказывались в ее пользу публично. Эта полусекретность отражала опасения, широко распространенные среди царских чиновников, что государственная поддержка хаджа обидит благочестивых православных подданных империи и высшее священство Русской православной церкви, которая обладала верховенством и привилегированным положением как «первенствующая» церковь империи и правящей династии. Решение о поддержке хаджа выросло на базе постепенно сложившегося консенсуса внутри правительства. Он заключался в том, что Россия больше выиграет от поддержки хаджа, чем от его игнорирования или запрета. Но перед Россией как перед немусульманской империей встала уникальная задача: убедить мусульман, чтобы они признали ее покровительницей хаджа, следовали указанными государством маршрутами и подчинялись его правилам.
Несмотря на эти проблемы и сложности, в течение XIX и начала XX века Россия построила трансимперскую инфраструктуру хаджа, которая тянулась на тысячи километров и поддерживала десятки тысяч паломников, ежегодно перемещавшихся между Россией и Аравией. Многие российские мусульмане критически относились к участию царского правительства в организации хаджа, но большинство в той или иной мере опиралось на эту инфраструктуру в своем паломничестве. Она строилась на базе той расширенной сети российских консульских учреждений на османской и персидской территориях, которая явилась результатом экстерриториальных привилегий, приобретенных Россией по мирным договорам в конце XVIII века. Созданная инфраструктура свидетельствовала о радикальных изменениях в составе населения страны и в отношениях с соседними мусульманскими государствами, а также об изменившемся внешнеполитическом положении России после завоевания некоторых мусульманских стран.
Подробнее читайте:
Кейн, А. Российский хадж. Империя и паломничество в Мекку / Айлин Кейн; пер. с англ. Роберта Ибатуллина. — М.: Новое литературное обозрение, 2021. — 296 с.: ил. (Серия Historia Rossica)