Многих жителей нефтедобывающей России обеспокоили апрельские новости о падении цены на нефть до отрицательных значений. Действительно, 20 апреля цена некоторых контрактов на будущие поставки американской легкой нефти West Texas Intermediate (WTI) опустилась до минус 38 долларов. Мы попросили Константина Егорова, профессора Российской экономической школы, объяснить, что случилось и почему — и нормально ли это.
На самом деле тогда не столько подешевела нефть, сколько подорожало ее хранение в одном конкретном месте на один конкретный период. Отрицательной стала цена только на майские поставки нефти, и только в американском городе Кушинге. А цены на поставки в другие даты и в другие места продолжили торговаться по положительным, хоть и низким, ценам.
Все это было вызвано отсутствием в Кушинге свободных хранилищ для запланированных на май поставок нефти. Такое положение могло привести к логистическому кризису, который было не так просто решить. Выливать нефть на землю запрещено из-за ее вреда для окружающей среды, и поэтому надо было срочно организовать транспортировку нефти из Кушинга.
Эту проблему, возможно, могло бы попытаться решить правительство: например, найти подрядчиков на то, чтобы вывезти нефть из Кушинга. Даже без желания помочь своим любимым подрядчикам было бы непросто узнать, у кого на тот момент имелось достаточно возможностей по вывозу нефти. Сложно было бы и не оказаться заложником этих подрядчиков, согласившись на слишком высокую цену ради наискорейшего решения кризиса.
Вместо этого проблема решилась, не выходя за пределы биржи — с помощью отрицательных цен на нефтяные контракты. В каком-то смысле, падение цен в то время прошло как спонтанный аукцион. По мере снижения цены находилось все больше желающих взять на себя обязательства по вывозу нефти из Кушинга. А цена перестала падать тогда, когда весь избыток нефти был распределен по участникам этого аукциона. Таким образом, отрицательные цены оказались не каким-то нелепым курьезом, а довольно эффективным способом скоординировать усилия по решению конкретной проблемы.
Но отрицательные цены не всегда являются признаком острого кризиса. Иногда они помогают решить самые обычные и повседневные задачи. Например, некоторые компании по велопрокату платят своим клиентам, когда те арендуют велосипед, оказавшийся в далеком пригороде и едут на нем обратно в оживленный центр: компании невыгодно оставлять велосипед там, где почти нет их клиентов, а «не работающий» велосипед идет им в убыток. В этом примере мало у кого возникают вопросы о целесообразности отрицательной цены, ведь компания просто использует клиентов как своих сотрудников по перевозке велосипедов. А эти расходы по убыточным поездкам, точно так же как и все зарплаты, окупаются обычными, прибыльными поездками, из центра в пригород.
Все становится не так очевидно, когда в какой-то момент мы видим только «убыточные поездки». Так, электроэнергия во многих европейских странах нередко может продаваться по отрицательной цене в определенные часы, а многие производители нефти продают ее себе в убыток в периоды временного снижения цен. Но экономическая логика здесь похожа. Дело в том, что, например, нефтяные скважины можно закрыть и потом перезапустить, но от этого они станут менее рентабельными. Поэтому в долгосрочной перспективе оказывается дешевле какое-то время работать себе в убыток. Такие продажи могут окупиться в будущем при высоких ценах на нефть точно так же, как убыточные поездки на велосипеде окупались более дорогими поездками.
С электроэнергией дело обстоит сложнее. Ее производство замедлить легче, но в Европе есть надбавки на продажу энергии из возобновляемых источников. Это значит, что производителям энергии выгодно продавать ее потребителям даже по отрицательным ценам, потому что с учетом государственной надбавки полная цена окажется положительной. Из-за этого во время внезапного шторма ветряные электростанции не боятся допустить переизбытка энергии и не отключают часть своих генераторов. А производители других видов энергии свое производство к неожиданному снижению спроса замедлить просто не успевают. Поэтому отрицательные цены на электроэнергию регулярно случаются в Европе и не происходят в России, где слишком маленькая доля альтернативных источников и для них нет надбавок.
Но несмотря на то, что в отрицательных ценах нет ничего необычного, мы, потребители, довольно редко с ними сталкиваемся. Конечно, мало кто из нас помогал вывозить нефть из Кушинга. И хотя некоторым британским потребителям случается заработать на включении своей бытовой техники, большинство европейцев все же платит за электроэнергию. В их счете за электричество включен налог, из которого, собственно, и финансируется надбавка для производителей альтернативной энергии. Когда цена высока, надбавка не выплачивается и налог низкий, а когда оптовая цена падает, розничная цена остается такой же, потому что растет налог.
Тем не менее, слышать об отрицательных ценах в последние месяцы мы стали все чаще. Прежде всего это связано не столько с самим наличием сегодняшнего кризиса, сколько с его размером и внезапностью. Во многих странах только за две недели безработица выросла на столько же, на сколько она выросла за весь период с 2007 по 2009-й, на который пришелся мировой финансовый кризис. Так же резко и сильно упало и потребление топлива и электроэнергии. И хотя очень многим фирмам удалось замедлить свое производство, в таких отраслях, как нефть и электроэнергия, в подобном масштабе это сделать значительно сложнее.
Именно из-за того, что во время карантина резко упал спрос на топливо, а большинство производителей нефти решили, что несмотря на текущие убытки им все же выгоднее продолжать производство, почти случился логистический кризис в Кушинге, который разрешился через отрицательные цены на торгах в апреле. Точно так же и с электричеством: производители электроэнергии не были готовы ко внезапному снижению потребления электричества — на карантин ушли многие предприятия и офисы — а остановить электростанции полностью слишком дорого. Теперь к переизбытку энергии и отрицательным ценам в Европе может привести не только большой ураган, но и просто необычно ветреные или солнечные дни.
Пожалуй, самой важной отрицательной ценой для рядового человека сейчас являются отрицательные ставки по гособлигациям. По сути, это просто кредиты, которые правительства разных стран берут у тех, кто покупает их облигации. А отрицательная ставка по ним означает, что правительствам доплачивают, чтобы они взяли в долг. Как правило, правительства — самые надежные заемщики, а значит многие рядовые люди могут безопасно проинвестировать свои средства только под отрицательный процент. Но ставки по государственным облигациям часто влияют и на все остальные ставки в экономике. Так, еще до начала пандемии около четверти всех облигаций в мире, государственных и корпоративных, продавались по отрицательным ставкам. А отдельные европейские банки предлагают ипотеки под отрицательный процент и заставляют платить некоторых из своих клиентов за хранение депозитов.
Почему хранить деньги сейчас во многих странах так же дорого, как в какой-то момент было дорого хранить нефть в Кушинге?
Во-первых, так же, как сейчас продолжается добыча нефти несмотря на низкие цены, мировые инвесторы уже много лет не снижали размер своих сбережений, несмотря на низкие процентные ставки. Глобальный избыток сбережений мог быть вызван самыми разными факторами. Население в развитых странах в среднем становилось старше, а значит уменьшалась доля молодых, которые чаще занимают. Также многие нефтедобывающие страны сберегали свои прибыли от высоких нефтяных цен. А развивающиеся страны накапливали резервы, чтобы повысить свою финансовую устойчивость. Все это увеличивало размер сбережений, которые надо было где-то разместить.
Во-вторых, подобно падению спроса на нефть во время карантина, в мировой экономике довольно давно наблюдалось снижение спроса на заемные средства для инвестирования в новые проекты. Отчасти это было вызвано тем, что стремительно растущим компаниям последних десятилетий, таким как Фейсбук, все меньше был нужен капитал и оборудование, и больше были нужны хорошие идеи и квалифицированные сотрудники. Поэтому таким компаниям нужно было занимать гораздо меньше, чем компаниям, которые больше зависели от оборудования. Одновременно с этим капитал и оборудование дешевели, так что и всем остальным надо было меньше занимать для инвестиций в них. Эти и другие причины приводили к тому, что в мире осталось не так много мест, куда можно было выгодно и надежно вложить свои средства.
В итоге, избыток средств для размещения вместе с недостатком возможностей для этого размещения привели к низким, и даже отрицательным, процентным ставкам. Желающим сберечь пришлось платить за такую возможность. До того, как это произошло, многие эксперты сомневались, не переключатся ли мировые инвесторы с финансовых инструментов с отрицательными ставками на обычные наличные деньги, в которых можно, по существу, сберегать по нулевой ставке.
Понятно, что в наличных легко сберечь только небольшую сумму. А у крупных инвесторов средств столько, что обеспечить надежное хранение их в виде бумажных денег достаточно тяжело. Вместо удобной продажи облигаций на электронных биржах им пришлось бы организовывать безопасную транспортировку наличных. По всем этим причинам многие инвесторы сейчас соглашаются на отрицательные ставки. Но по тем же самым причинам у этих ставок должен быть какой-то потолок. Ведь в какой-то момент перейти с электронной на бумажную экономику станет действительно дешевле. Это, в свою очередь, может привести к ряду неприятных последствий — поэтому чтобы избежать этого сценария некоторые эксперты предлагают сделать хранение бумажных денег еще более дорогим. Например, прекратив обращение крупных купюр.