В книге «К северу от 38-й параллели: Как живут в КНДР» (издательство «Альпина нон-фикшн»), переведенной на русский язык Александром Соловьевым, востоковед-кореевед, кандидат исторических наук Андрей Ланьков со всех сторон рассматривает повседневную жизнь в Северной Корее, попутно рассказывая об определяющих моментах в истории самого закрытого государства на планете. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с отрывком, посвященным тому, как предприимчивые северокорейцы выживали в суровые 1990-е, зарабатывая торговлей антиквариатом, которая по прибыльности уступала разве что наркоторговле.
Для большинства северокорейцев 1990-е были десятилетием голода и нужды, смертей родных и друзей, временем разорения и распада общества. Но касается это далеко не всех: для некоторых предприимчивых, жестоких, трудолюбивых и хитрых людей это было в некотором смысле золотое время: в этот период человек без капиталов и связей мог создать состояние всего за несколько лет (правда, с высокой вероятностью он мог и сгинуть в процессе).
Многие (но не все) схемы обогащения 1990-х годов были бы незаконными в любом государстве, не говоря уже о Северной Корее. Эти схемы включали производство наркотиков и торговлю ими, а также торговлю контрафактными табачными изделиями и антиквариатом — как настоящим, так и поддельным. Торговля антиквариатом, расцвет которой пришелся на промежуток примерно с 1995 по 2005 год, с точки зрения прибыльности — и риска — уступала тогда только наркоторговле. В центре этой торговли оказался селадон — местный сорт керамики времен династии Корё (Х–XIV века), который всегда высоко ценился на международном рынке антиквариата. При династии Корё основные центры производства корейского селадона располагались на территории нынешней Северной Кореи. Главные из них находились в районе города Кэсона, чуть севернее ДМЗ, то есть фактической границы между Севером и Югом. Таким образом, получилось, что в земле КНДР хранится немало драгоценной древней керамики.
До 1980-х годов этот археологический факт не имел большого значения. Северокорейские крестьяне, вероятно, время от времени натыкались на забытые захоронения, находя там древние горшки необычного вида. До 1980-х годов Северная Корея была идеальным полицейским государством, почти полностью изолированным от внешнего мира. Соответственно, крестьяне (да и чиновники) не могли извлечь выгоду из этих открытий: связаться с дилером, готовым заплатить за такой антикварный предмет, было невозможно — да и мысль такая им в те времена, скорее всего, просто не могла прийти в голову. Поэтому находки, вероятно, оказывались в итоге в руках археологов и со временем попадали в музейные коллекции, чему можно было только радоваться.
Ситуация начала меняться в конце 1980-х годов, когда некоторые этнические корейцы из Японии, мигрировавшие в Северную Корею в 1960-х годах и поддерживавшие контакты со своими оставшимися в Японии родственниками, узнали, что керамические изделия эпохи Корё стоят в Японии безумных денег. Они и стали посредниками, и первые антикварные предметы, втайне откопанные местными жителями, начали уходить из страны и появляться на японском рынке антиквариата. С середины 1990-х этих стимулов для развития черного рынка антиквариата становилось все больше. Крестьяне голодали и умирали, сис тема полицейского контроля рушилась, граница с Китаем становилась все прозрачней, работники правоохранительных органов, сами часто недоедавшие, все чаще брали взятки.
Крестьяне в окрестностях Кэсона и иных центров эпохи Корё обнаружили, что за странный горшок из старой могилы можно получить сумму, которой хватит на то, чтобы кормить всю семью в течение нескольких месяцев. Осознав это, они начали копать. Цены на их находки могли различаться очень сильно, но, как правило, в конце 1990-х годов «черному копателю» платили примерно 50 долларов за небольшую миску или блюдо эпохи Корё. Получив предмет, посредник направлялся к китайской границе и там перепродавал найденное контрабандисту за 250–500 долларов (накрутка в 500% считалась умеренной, накрутка в 1000% никого не удивляла). Контрабандист получал свою долю, и в итоге на сеульских или токийских аукционах антиквариата эта вещь, купленная под Кэсоном за 50 долларов, стоила уже несколько тысяч долларов. Конечно, некоторые уникальные предметы приносили гораздо больше, хотя не факт, что сам «черный копатель» знал об этом. Верхом удачи для сурового мужика из округи Кэсона (женщины занимались «раскопками» очень редко) была пара сотен долларов за совсем уж необычный предмет. Впрочем, даже полсотни долларов для голодающего северокорейского крестьянина в середине и конце 1990-х годов были хорошим кушем, поэтому энтузиазм «черных копателей» был высок.
Власти с полным основанием считали, что у них на глазах происходит массовое разграбление сокровищ национальной культуры, и, надо отдать им должное, делали все возможное, чтобы остановить незаконную торговлю антиквариатом. И копателям, и посредникам, если те попадали в руки полиции или органов безопасности, давали огромные тюремные сроки, а в некоторых случаях — и высшую меру. Однако это мало что меняло. Возможно, некоторые крестьяне и были патриотами, но выбор между продажей старой вазы в Китай и смертью своего ребенка был очевиден, даже если добавочным фактором был риск казни или медленной смерти в лагере. Результатом стало массовое уничтожение археологического наследия. «Черные копатели» искали предметы, которые могли бы продать: керамику и ювелирные изделия, а все остальное ими выбрасывалось или даже намеренно, ради безопасности, уничтожалось. Многие тысячи захоронений и других археологических памятников периода Корё были разрушены в этой безумной погоне, в которой целью одних были деньги, а других — выживание.
Бóльшая часть антиквариата продавалась через Китай. К концу 1990-х годов центром торговли антиквариатом стал Даньдун, крупнейший китайский город на границе с КНДР. Заметную роль в этой торговле играли хвагё (кит. хуацяо) — граждане Китая, имеющие право на постоянное проживание в Северной Корее и на более или менее свободное перемещение через границу. В начале 2000-х годов, когда внутренний рынок антиквариата в Южной Корее практически рухнул из-за острого дефицита предложения, в Даньдун перебрались и некоторые южнокорейские антиквары. Однако Китай в этой торговле был, в общем, транзитной зоной, так как китайские собиратели мало интересуются корейским селадоном, считая его, скорее, вторичным по отношению к китайскому селадону этого периода. Подавляющее большинство находок в итоге оседало в Южной Корее и Японии — двух странах, в которых был платежеспособный спрос на артефакты времен династии Корё. С течением времени круг интересов торговцев расширился, и антиквары стали заниматься не только керамикой периодов Корё и Чосон. В частности, торговцев антиквариатом в начале нулевых заинтересовали картины 1950-х годов, приписываемые, по возможности, известным художникам колониальной эпохи, которые либо доб ровольно перебрались на Север, либо были силой уведены туда при отступлении северокорейских войск в конце 1950 года. Но корейская керамика, особенно селадон, оставалась главной их целью.
В начале 2000-х бурный поток товаров из Северной Кореи сбил цены на антикварных рынках Японии и Южной Кореи, но примерно к 2005 году, стало ясно, что бум контрабандного северокорейского антиквариата подходит к концу. Количество подделок росло, а предложение подлинников начало сокращаться. Причина была проста: к тому времени практически все доступные археологические объекты были обнаружены и разграблены почти подчистую, так что товаров на рынок стало поступать все меньше. Улучшение продовольственной ситуации также сыграло свою роль: если голодающий крестьянин был готов рисковать жизнью ради спасения своей семьи, достаточно хорошо накормленный крестьянин становился уже гораздо осторожнее. В новой ситуации часть рынка заняли подделки, которые производились и в КНДР, и в Южной Корее, да и в Китае. В некоторых случаях предприимчивые торговцы, пытаясь всучить коллекционерам подделку, использовали невероятные ухищрения. Правда, надо заметить, что эти копии были очень высокого качества, так что отличить их от подлинных предметов было трудно.
В этой связи вспоминается рассказ одного из моих частых собеседников, которого я не мог про себя не сравнить с незабвенным турецкоподданным Остапом Бендером. Уже находясь в Южной Корее, он рассказывал мне про то, как в начале нулевых устраивал настоящее шоу для потенциальных покупателей в Северной Корее (все покупатели были хвагё). Он заранее закапывал некоторое количество подделок где-то в горах, а затем приглашал клиентов принять участие в «рискованном поиске сокровищ». Он и его друзья планомерно нагнетали атмосферу, рассказывая клиентам ужасные истории о вездесущих полицейских патрулях и незадачливых «черных копателях», которых полицейские или убивали на месте, или забивали до смерти при допросах, или казнили на стадионах. Основательно запугав покупателей, северокорейские «наследники Остапа» доставляли их в нужное место, где на глазах клиента происходило «открытие» захоронения эпохи Корё, полного ценных вещей. Товар следовало приобретать тут же, на месте, ибо сомнений в его аутентичности не было, а патрули рыскали вокруг. Осечек этот фокус не давал, и мой собеседник до сих пор гордится и самой схемой (скажем прямо, не такой уж и оригинальной), и ее исполнением.
Великие дни антикварной торговли, похоже, позади. После них остаются лишь разоренные старинные могилы, а также предметы неизвестного происхождения в частных коллекциях. Впрочем, немало северокорейских молодых людей, вероятно, дожили до нынешних 25 в том числе и потому, что их родители в годы голода пошли на риск, презрели запреты, стали «черными копателями» и сумели заработать на еду — уничтожив в процессе значительную часть драгоценного культурного наследия страны.
Подробнее читайте:
Ланьков, А. К северу от 38-й параллели: Как живут в КНДР ; Пер. с англ. [Александра Соловьева] — М. : Альпина нон-фикшн, 2020. — 512 с.