Началом периода эллинизма принято считать смерть Александра Великого, ставшую поворотным моментом в истории древней Греции, а окончанием — самоубийство Клеопатры и присоединение Египетского царства к Риму. Промежуток между этими событиями справедливо называют эпохой бедствий — это было время основания династий преемников Александра и три столетия непрерывных войн между ними. Кроме того, эллинизм подарил миру ценнейшие научные художественные и культурные достижения. Исследователь Античности Ангелос Ханиотис в книге «Эпоха завоеваний: Греческий мир от Александра до Адриана» (издательство «Альпина нон-фикшн»), переведенной на русский язык Владиславом Федюшиным, рассуждает о «долгом эллинизме» и показывает, как греческий мир существовал в рамках ранней Римской империи. N + 1 предлагает своим читателям ознакомиться с отрывком, посвященным политическим кризисам и борьбе за власть в Сицилии, а также происхождению выражения «пиррова победа».
Районы греческого расселения на западе (Южная Италия и Сицилия) и на севере (западное и восточное побережье Черного моря) были затронуты войнами диадохов (преемники Александра Македонского, разделившие империю после его смерти — прим. N + 1) лишь косвенно. Наглядным примером развития параллельных процессов на Востоке и на Западе служит политическая история Сицилии (см. карту 4). Хотя греки в Италии и Сицилии жили в городах-государствах, они имели долгую традицию автократического правления тиранов. Честолюбцы неоднократно использовали кризисы для утверждения собственных режимов. Возможностей для этого было вдоволь благодаря трем извечным проблемам: попыткам карфагенян расширить свою территорию на Сицилии за счет греческих колоний; угрозе, исходившей от негреческих народов Италии (бруттиев, луканов и мамертинцев); и политическим конфликтам между сторонниками демократии и олигархическими группировками.
Одновременно с войнами диадохов сходная борьба за единоличное господство разворачивалась в Сицилии. В 322 году до н. э. политический кризис в Сиракузах, крупнейшем городе острова, достиг своей кульминации. Гражданская война между демократами и олигархами угрожала самой независимости города, так как олигархи искали поддержки у худшего врага сиракузцев — карфагенян. В 319/318 году до н. э. предводитель радикального крыла демократов Агафокл — искусный стратег и популистский политик — сумел обеспечить себе поддержку большинства граждан, пообещав покончить с расколом и защитить политические институты. Народное собрание избрало его на традиционную должность стратега, прибавив к названию его должности титул «защитник мира». Верить ему следует в той же степени, что и названиям оруэлловских министерств Правды, Мира и Изобилия: он убил 4000 противников; еще 6000 бежали в Акрагас. Заявив, что хочет вернуться к жизни частного лица, он лишь побудил назначить его на другой чрезвычайный пост в 317 году до н. э. — пост стратега-автократора (военачальника с неограниченной властью), которому вверена «забота о городе» (epimeleia tes poleos). С помощью популистских методов — отмены долгов и раздачи земли бедным — он приобрел общественную поддержку, необходимую для самовластного правления. В 314 году до н. э. гегемонию Сиракуз признали города Акрагас, Гела и Мессина, однако прочие сицилийские города образовали союз против сиракузского господства. При поддержке Карфагена, успешно проводившего политику divide et impera (разделяй и властвуй), враги Сиракуз осадили город. Агафокл ответил на эту угрозу нападением на Карфаген, заставив карфагенян отвести свою армию от Сиракуз в 310 году до н. э.
В Северной Африке Агафокл преследовал мечту о небольшой империи — мечту, вызванную завоеваниями Александра. Македонянин Офелл, близкий друг Александра, правил Киреной, самой крупной греческой колонией в Ливии. Вскоре после прибытия в 308 году до н. э. Агафокл убил Офелла и возглавил его армию. В конце концов африканская экспедиция провалилась, потому что карфагенский флот оказался сильнее, а два сына Агафокла были убиты собственными наемниками. Но Агафокл удержал власть на Сицилии, а в 306 году до н. э. заключил мирный договор с Карфагеном, по которому был признан единственным правителем греческой части острова. Следуя примеру диадохов, в 304 году до н. э. он объявил себя царем, стал чеканить монету со своим профилем и установил связь с другими эллинистическими царями, женившись на одной из дочерей Птолемея I. Неутомимый правитель распространил свое влияние за пределы Сицилии, оказав помощь грекам Южной Италии в борьбе против соседей-варваров и заняв Керкиру. Агафокл умер в 289/288 году до н. э., готовясь к новому вторжению в Африку.
Его отправным пунктом была гражданская война в одном сицилийском городе, но за три десятилетия авантюры привели его в Северную Африку, а политическое влияние и связи распространились от Египта до Южной Италии и от Македонии до Сицилии. Подобно Александру*, он противостоял традиционному врагу-варвару греческих городов Карфагену и впервые перенес войну на территорию противника. Он использовал ту же тактику, что и современные ему цари, — война, династические браки, союзы, предательство и убийство — и никогда не устанавливал географических пределов для своих устремлений. Хотя ему и не удалось основать династию, он приучил западных греков к мысли о том, что в качестве предводителя в войне против враждебных варваров, Рима или Карфагена, им необходим монарх. Новый предводитель появился в облике эпирского царя Пирра.
«Пиррова победа» — одно из самых часто употребляемых выражений, доставшихся потомкам от эллинистического мира. Истоки его коренятся в авантюрах Пирра (ок. 318–272 гг.), царя Эпира сначала в 306–302 годах до н. э. и затем — в 297–272 годах до н. э. (см. илл. 5). Мы уже сталкивались с ним как с одним из наиболее харизматичных преемников Александра и победоносным противником Деметрия Полиоркета (см. с. 99). Следуя примеру прочих диадохов, он осуществлял свою власть на любой территории, которую мог заполучить. В 288 году до н. э. он вытеснил Деметрия из Македонии, но его правление здесь было кратковременным, так как в 284 году до н. э. он был изгнан Лисимахом. В качестве царя Эпира он обладал крупнейшей военной силой в Восточной Адриатике. Поэтому совершенно естественно, что именно к Пирру обратились греки Италии и Сицилии, ощутив давление римской экспансии.
С середины IV века и далее римская знать, контролировавшая сенат, осуществляла политику экспансии. Этому процессу способствовало противоборство в среде аристократии, так как члены правящего класса стремились занять полководческие должности и укрепить военными победами как собственный авторитет, так и престиж всего своего рода. К концу столетия экспансия Рима достигла Южной Италии, начав угрожать местным греческим колониям. Граждане Тарента (современный Таранто) были уверены в поражении в случае столкновения с Римом без внешней поддержки. Если бы угроза пришла на век раньше, их естественным союзником и защитником стала бы Спарта — метрополия Тарента. Но времена изменились, и в 281 году до н. э. они позвали на помощь Пирра. Мотивацию Пирра, принявшего приглашение ввязаться в войну, понять легко: Лисимах покончил с его надеждами расширить владения на восток; возможность распространить свою власть на западе во время, когда царское достоинство зависело от успешного ведения войны и захвата новых территорий, была благоприятна. Передают, что философ Киней, выслушав планы Пирра о высадке в Италии, завел с ним такой разговор:
«“Говорят, что римляне народ доблестный, и к тому же им подвластно много воинственных племен. Если бог пошлет нам победу над ними, что даст она нам?” Пирр отвечал: “Ты, Киней, спрашиваешь о вещах, которые сами собой понятны. Если мы победим римлян, то ни один варварский или греческий город в Италии не сможет нам сопротивляться, и мы быстро овладеем всей страной; а уж кому, как не тебе, знать, сколь она обширна, богата и сильна!” Выждав немного, Киней продолжал: “А что мы будем делать, царь, когда завладеем Италией?” Не разгадав еще, куда он клонит, Пирр отвечал: “Совсем рядом лежит Сицилия, цветущий и многолюдный остров, она простирает к нам руки, и взять ее ничего не стоит: ведь теперь, после смерти Агафокла, там все охвачено восстанием и в городах безначалие и буйство вожаков толпы”. “Что же, это справедливо, — продолжал Киней. — Значит, взяв Сицилию, мы закончим поход?” Но Пирр возразил: “Если бог пошлет нам успех и победу, это будет только приступом к великим делам. Как же нам не пойти на Африку, на Карфаген, если до них оттуда рукой подать? Ведь Агафокл, тайком ускользнув из Сиракуз и переправившись с ничтожным флотом через море, чуть было их не захватил! А если мы ими овладеем, никакой враг, ныне оскорбляющий нас, не в силах будет нам сопротивляться, — не так ли?” “Так, — отвечал Киней. — Ясно, что с такими силами можно будет и вернуть Македонию, и упрочить власть над Грецией. Но когда все это сбудется, что мы тогда станем делать?” И Пирр сказал с улыбкой: “Будет у нас, почтеннейший, полный досуг, ежедневные пиры и приятные беседы”. Тут Киней прервал его, спросив: “Что же мешает нам теперь, если захотим, пировать и на досуге беседовать друг с другом? Ведь у нас и так есть уже то, чего мы стремимся достичь ценой многих лишений, опасностей и обильного кровопролития и ради чего нам придется самим испытать и причинить другим множество бедствий”».
История мира могла бы сложиться по-другому, если бы политики и цари могли бы поговорить с Кинеем и понять его точку зрения. Сомнительно, чтобы этот разговор когда-либо имел место, но он хорошо описывает экспансионистские устремления той эпохи.
Пирр переправился в Италию в 280 году до н. э. Его преимущество коренилось в собственном военном гении, мощной кавалерии и использовании боевых слонов. Беда же его состояла в том, что кампания началась победами (см. карту 4). Но эти победы — в 280 году до н. э. при Гераклее и в 279 году до н. э. при Аускуле — принесли его войску тяжелые потери, не решив исхода войны. После Аускула, как сообщают, Пирр произнес: «Если мы одержим еще одну победу над римлянами, то окончательно погибнем». Если бы ему повезло потерпеть поражение сразу, в начале похода, он не оставил бы потомкам выражения «пиррова победа»; напротив, у него был бы шанс закончить жизнь, развлекаясь приятной беседой с бокалом в руке.
Первоначально слабость римлян подтолкнула присоединиться к нему местные народности луканов и бруттиев, а также греческие города Кротон и Локры. Пирр, опьяненный успехом, не вернулся на восток, чтобы воспользоваться смертью Лисимаха и вызванным вторжением кельтов хаосом в Македонии (см. с. 117–122). Вместо того чтобы защитить Македонию от варваров и потребовать ее престола, он обратил внимание на варваров Запада: карфагенян в Сицилии. Это была ошибка: он позволил предстать в образе защитника греков Антигону Гонату, сыну Деметрия Полиоркета.
Сперва Пирр побеждал и был объявлен царем Сицилии. Но когда ему не удалось взять карфагенскую крепость Лилибей и он заключил с Карфагеном мирный договор, Пирр потерял поддержку греков. Монарха они считали добрым царем, когда он мог их защитить, и тираном — когда ему это не удавалось. Восстание греков вынудило его вернуться в Италию, где он в последний раз столкнулся с римлянами у Малевента в 275 году до н. э. Исход битвы был неоднозначен, но, так как его армия понесла тяжелые потери, а финансы истощились, он покончил со своими итальянскими авантюрами и вернулся в Македонию.
Здесь Пирр продолжил военные мероприятия. Он победил Антигона Гоната и на непродолжительное время вернул себе македонский трон, не захватив у Антигона лишь прибрежные города. Но его правление стало вызывать ропот, особенно после того, как наемники-галлы осквернили царские гробницы в Эгах. В 272 году до н. э. он согласился помочь находившемуся в изгнании спартанскому царю Клеониму вернуть его трон, надеясь, вероятно, установить контроль над Южной Грецией. Однако нападение на Спарту провалилось, а в нападении был убит его сын. Он тут же отправился на север, чтобы вмешаться в конфликт в Аргосе — одном из важнейших городов Пелопоннеса. Там его жизнь и военные авантюры оборвал кусок черепицы, сброшенный некоей женщиной во время уличного боя.
Пирру не удалось создать царство и основать династию. Он не добился ничего, кроме славы великого полководца. Рассказывают, что, когда Ганнибал и победивший его римский военачальник Сципион заговорили о великих полководцах, Ганнибал назвал Александра первым, Пирра — вторым, а себя — третьим. Ирония заключается в том, что ни один из них не создал сколь-нибудь долговечной империи.
Подробнее читайте:
Ханиотис, А. Эпоха завоеваний: Греческий мир от Александра до Адриана (336 г. до н. э. — 138 г. н. э.) / Ангелос Ханиотис ; Пер. с англ. [Владислава Федюшина] — М. : Альпина нонфикшн, 2020. — 680 с.