В книге петербургского историка Бориса Колоницкого «#1917. Семнадцать очерков по истории Российской революции» (Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2017) для широкого читателя раскрываются вопросы, волнующие всякого, кто обращается к непосредственным причинам и последствиям бурных событий 1917 года. Почему монархисты подготавливали свержение монархии? Какую роль в революции сыграли заговоры? Что было бы, не доживи Ленин до октября 17-го? Книга Бориса Колоницкого вошла в короткий список премии «Просветитель» 2018 года. N + 1 публикует фрагмент из нее для своих читателей.
В 1967 году в СССР шумно и пышно праздновался юбилей Октября. Бурная активность властей породила множество анекдотов. Один из них пародировал стиль советских указов: «Президиум Верховного Совета СССР постановил наградить (посмертно) орденом Ленина Романова Николая Александровича за создание революционной ситуации в 1917 году». Рассказчики анекдотов и их слушатели были знакомы с распространенной и по сей день интерпретацией революции: многие полагают, что последний император своими неразумными действиями и (или) своим необъяснимым бездействием подтолкнул революцию.
Николай II не был хорошим политиком. Однако общая ситуация в России начала ХХ века была столь запутанной, что и самый талантливый лидер вряд ли провел бы в это время плохо управляемый государственный корабль через лабиринты рифов. Но важно не только то, каким был царь на самом деле, а то, как его воспринимали противники монархии и ее сторонники.
Для существования монархии необходимы монарх и монархисты, падение же монархий не всегда объясняется только сокращением числа сторонников этого способа правления или отрицательными качествами главы государства. Монархизм власти и монархизм подданных должен иметь точки соприкосновения. А так как общество меняется, то следует корректировать образы монархической власти.
Начало Мировой войны способствовало росту популярности царя. Правда, патриотизм военного образца не всегда был монархическим. Современник описывал настроения студентов высших учебных заведений столицы: «Одни шли на войну с пением “Боже, царя храни”, а другие — с пением “Марсельезы”». Последние полагали, что война в конечном итоге будет способствовать демократизации России.
Поездки царя по стране превращались во внушительные патриотические манифестации. Иногда пылкие проявления почитания смущали и самого царя: он пытался избежать ситуаций, когда ему целовали руку. Но это не останавливало преданных монархистов. А эпизод, когда сотни восторженных солдат, ветеранов-фронтовиков, бросились к застрявшему автомобилю императора и пронесли на руках через препятствие тяжелую машину вместе с пассажирами, запомнился всем присутствующим.
Даже некоторые былые противники царя демонстрировали в сложившейся ситуации свою верноподданность, выражали лояльность главе своего воюющего государства: «Теперь я допускаю пение “Боже Царя” и коленопреклонение. Иначе пока мы не можем выразить своего энтузиазма, а он в нас силен, кровь бунтует и горит жаждой победы. Там, под звуки мощного гимна, объединяются души и лавиной текут наши войска».
Однако военно-патриотический монархизм образца 1914 года не представлял собой единого целого. Поддержка царя нередко была условной: часть патриотов поддерживали императора лишь постольку, поскольку это способствовало успешному ведению войны. Между тем эффективность царя как лидера воюющей страны вызывала все большие сомнения. Образ могучего государя подвергался коррозии.
Необычайно важную роль с начала войны стал играть великий князь Николай Николаевич, назначенный верховным главнокомандующим. Первоначально предполагалось, что эту должность должен был занять сам император, поэтому власть главнокомандующему предоставлялась весьма большая. Однако министры смогли уговорить Николая II отказаться от этого поста, и он назначил на него своего родственника.
По мере того как война затягивалась, подобное «разделение властей» военного времени пагубно сказывалось на функционировании государственного аппарата: Ставка верховного главнокомандующего давала прямые указания министрам и их ведомствам. Чиновники не всегда знали, кому они должны подчиняться. Задолго до Февраля 1917 года в стране заговорили о «двоевластии».
Не только растущая власть верховного главнокомандующего, но и его популярность создавала проблемы для монарха. Сам царь этому способствовал, награждая великого князя орденами и почетным оружием. Портреты сурового главнокомандующего украшали крестьянские избы, яркие плакаты изображали великого князя в красочной гусарской форме, скачущего по полю боя на лихом коне. Слухи представляли его как вездесущего и всемогущего полководца, появляющегося на самых опасных участках фронта и спасающего ситуацию своим личным вмешательством. Находились «свидетели», которые «видели», что он сам прямо на месте, без суда и следствия, расправляется с нерадивыми интендантами и генералами-предателями. Так должен был поступать «сильный» вождь.
Казалось, популярность представителя династии, возглавляющего армии России, будет способствовать росту авторитета царствующего дома, прежде всего самого императора. Однако этого не произошло. Авторитет великого князя Николая Николаевича рос за счет авторитета императора. Так, уже в сентябре 1914 года поползли слухи о том, что царь де готов заключить сепаратный мир с врагом и только решительный великий князь противодействует этому. Эти слухи с обратным знаком распространяли и противники войны: миролюбивый Николай II готов де закончить ужасную войну, но кровожадный «дядя» настаивает на ее продолжении. Эту тему подхватила пропаганда противника: немецкие листовки, распространявшиеся среди русских солдат, содержали соответствующие «письма царя», разумеется вымышленные. У части же фронтовиков это порождало уверенность в том, что герой-главнокомандующий «спасает» страну вопреки желанию императора.
После поражений 1915 года в стране нарастал кризис. Оппозиция требовала «министерства доверия», ее фактически поддержали некоторые министры. Давление на Николая II оказывал и верховный главнокомандующий, призывавший царя избавиться от одиозных бюрократов и прислушиваться к голосу Думы. Император уступил, но это не ликвидировало кризис. Оппозиция требовала новых уступок, а власть Ставки возросла еще более, усиливая дезорганизацию государственной машины.
Не меньшую опасность представлял культ великого князя Николая Николаевича. Сейчас его назвали бы «тефлоновым полководцем»: ответственность за поражения российских армий приписывалась кому угодно, но только не верховному главнокомандующему! Нередко в военных неудачах молва винила царя. В разных общественных кругах говорили о желательности вступления на престол популярного великого князя. Слухи о «Николае III» проникали в царский дворец.
В этой ситуации император решил лично возглавить армию, а великий князь стал наместником на Кавказе. Передача власти прошла спокойно, военная же ситуация к этому времени стабилизировалась. Однако концентрация власти в руках императора не привела к устранению «двоевластия»: царь делил свое время между Царским Селом и Могилёвом (туда была перенесена Ставка). Но одновременно быть в двух центрах власти Николай II не мог, а иногда его присутствие было необходимо: так, будь император в столице в феврале 1917 года, военные и гражданские власти действовали бы иначе.
Занятие императором должности верховного главнокомандующего не прекратило и распространение антидинастических слухов. Вновь и вновь люди говорили о том, что царь «предает» страну. Но образ «царя-предателя» уступал по распространенности другому образу.
В годы войны значительно увеличилось число зафиксированных оскорблений членов царской семьи (оскорбление считалось государственным преступлением и могло повлечь тюремное заключение на срок до восьми лет). У людей было немало поводов ругать власть: новые призывы в армию, смерть близких на фронте, мобилизация лошадей, трудовая повинность, недостаток продовольствия, дороговизна — всего не перечислишь. Винили же во всем царя. Как только не обзывали императора! «Алкоголик», «арестант», «винополец», «забастовщик». Житель Черниговской губернии назвал его «мазепой» — и был за это наказан.
Но самое частое ругательство — «дурак». Порой же Николай Второй лишался и мужественности, его называли «царем-бабой». Что же вменялось в вину императору? Он не исполнял главное царское дело: не готовил Россию к войне. Некий сибирский крестьянин заявил в 1915 году прямо в церкви: «Нужно молиться за воинов и великого князя Николая Николаевича. За Государя же чего молиться. Он снарядов не запас, видно прогулял да проб…л».
При этом неожиданный эффект давала патриотическая пропаганда: русские издания объясняли немецкие победы тем, что Германия, в отличие от «миролюбивых» стран Антанты, «сорок лет» готовилась к войне. Но восприятие подобных утверждений порой вовсе не отвечало намерениям пропагандистов: с точки зрения многих людей, «немецкий государь» поступал правильно: «пушки отливал, да крепости строил», а «наш пробочник» — только пил, «да водкой торговал» (речь идет о непопулярной в народе государственной монополии и слухах о пьянстве самого царя).
Образованные «верхи» использовали совершенно иной язык, здесь порой звучала тема наркотиков, с помощью которых коварная царица зомбирует своего супруга (царь принимал кокаин в медицинских целях, это была в то время довольно распространенная практика). Но суть «обвинений», предъявляемые общественным мнением Николаю II, та же: безвольный подкаблучник, которым манипулируют «предательница» и Распутин, совершенно не соответствует патриархальному образу могучего государя. Николай II профессионально непригоден: он «слабый» царь.
Показателен анекдот той эпохи. На Невском проспекте ночью идут два студента. Один говорит: «Дурак этот император». Появляется околоточный надзиратель, который хочет зарегистрировать преступление. Находчивый студент оправдывается: «Да я это о германском императоре». Полицейский хитро ухмыляется: «Ну, Вильгельм-то не дурак, это вы врете!»
Образ «царя-дурака» важен для понимания истории революции 1917 года. Накануне решающих событий многие убежденные сторонники монархии переставали быть надежной опорой императору.
Подробнее читайте:
Колоницкий Б. И. #1917: Семнадцать очерков по истории Российской революции / Борис Колоницкий. — СПб. : Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2017.— 144 с. : ил.