Появление неизвестного ранее автографа, выполненного рукой знаменитого человека, — всегда событие. Особенно если рукопись найдена в России в наши дни и доказывает, что знаменитый человек, причем иностранец, чья биография, казалось бы, неплохо изучена, инкогнито побывал в Гатчине, о чем раньше никто не знал. Тем более, наконец, если этот знаменитый человек — прославленный философ эпохи Просвещения Жан-Жак Руссо. Однако же у специалистов такие события неизбежно вызывают скепсис: а рукопись-то подлинная?
Попробуем разобраться, благо о находке стало широко известно буквально вчера. Итак, в Ленинградской области обнаружена рукопись на французском языке, которую уже приобрел неизвестный коллекционер. Русский перевод, выполненный по фотографиям листов рукописи, свидетельствует о том, что ее автор — Жан-Жак Руссо (1712–1778), инкогнито приехавший в Гатчину по приглашению графа Орлова и встречавшийся там с самим графом, императрицей Екатериной и работавшим в России итальянским архитектором Антонио Ринальди.
Главным источником всех этих сведений стал Алексей Беляев, любитель-краевед, руководитель проекта «Гатчина FM». Третьего августа он разместил на портале Medium полудетективную историю о происхождении рукописи и ее русский перевод, приложив к нему фотографии всех 16 страниц рукописи и короткое видео с теми же самыми страницами.
Пересказывать объяснения Беляева о происхождении и последующей судьбе рукописи мы не будем, заметим лишь, что они сводятся к простой идее: все покрыто мраком. В публичный доступ попали только упомянутые фотографии, видео и перевод с французского, выполненный, как объясняет Беляев, по его просьбе Ольгой Овсянниковой, по-видимому, жительницей Санкт-Петербурга.
Приведенных фактов оказалось достаточно, чтобы шестого августа многие российские СМИ не только написали о находке как о сенсации, но и всерьез принялись оценивать предполагаемую стоимость «исторического документа». Многие при этом (вслед за Беляевым) дежурно высказываются в том духе, что рукопись желательно бы показать специалистам для проведения экспертизы, но стараются, чтобы сомнения не мешали развитию исторического детектива. Единственный по-настоящему скептический материал после разговора с известным историком литературы и переводчиком с французского языка Верой Мильчиной опубликовал сайт «Русской службы BBC».
Мы тоже решили обратиться за комментарием к знатокам французской литературы XVIII века, в том числе к Вере Мильчиной, а заодно внимательно посмотрели на фотографии, выложенные Алексеем Беляевым, и сравнили их с известными автографами Руссо, которые можно найти в открытом доступе в интернете. Но прежде чем продолжать, сделаем одну очень важную оговорку, которая сама по себе могла бы поставить точку в этой истории. Предполагаемую рукопись, из-за которой поднялся такой шум, никто из причастных к этому шуму в руках не держал и в глаза не видел; происхождение рукописи покрыто абсолютным мраком, а нынешнее местонахождение неизвестно. Это, так сказать, виртуальный артефакт без какого бы то ни было провенанса.
Обсуждать, следовательно, можно только текст перевода и фотографии. Любые выводы, сделанные на их основании, никого ни к чему не обязывают — ни доказать, ни опровергнуть факт приезда Руссо в Гатчину на их основании невозможно. Итак, поехали.
Вот как, по просьбе нашего издания, оценила рукопись специалист по французской литературе XVIII века, профессор филологического факультета МГУ, президент Российского общества по изучению XVIII века Наталья Пахсарьян: «На мой взгляд, это мистификация. Рукопись очень гладенькая, не слишком похожа на другие рукописи Руссо. И самый рассказ подозрительно гладкий, последовательный, в меру чувствительный, что, на мой взгляд, не соответствует манере Руссо. К тому же есть некоторые несовпадения тех оценок России и русских, о которых мы знаем из других работ Руссо, и тех, которые присутствуют в этом тексте».
«Я не берусь проводить подробный анализ текста по телефонному фото рукописи. Но тут дело даже не в единицах лексики, а в самой благостно-гладенькой интонации, Руссо не свойственной. О напряженных поисках точного высказывания у Руссо можно прочесть у Мишеля Фуко. Могу только сказать, что вряд ли Руссо побывал в России. Приглашение графа Орлова он отверг — это зафиксировано в документах. Причем, речь идет о конце 1770-х годов — времени, когда Руссо действительно был нездоров (о чем он и писал Орлову): у него все яснее проявлялись психологические расстройства», — продолжает ученый.
Действительно, в подтверждение слов о напряженном поиске собственного стиля приведем пример из знаменитой «Исповеди», позднего произведения Руссо, написанного во второй половине 1760-х годов (в переводе Д.А. Горбова и М.Н. Розанова):
Мои рукописи, испещренные помарками, исчерченные, путаные, неудобочитаемые, свидетельствуют о тяжких усилиях, которых они мне стоили. Нет ни одной из них, которую мне не пришлось бы переписывать четыре или пять раз, прежде чем сдать в печать. Я никогда не мог ничего создать, сидя за столом с бумагой и с пером в руке; на прогулках, среди лесов и скал, ночью в постели, во время бессонницы, – вот когда пишу я в своем мозгу; можно представить себе, с какой медлительностью идет эта работа, особенно у человека, лишенного памяти на слова, не сумевшего за всю свою жизнь затвердить шесть стихов наизусть. Иной период я отделывал и переделывал пять или шесть ночей у себя в голове, прежде чем он мог быть перенесен на бумагу.
Насколько согласуется с этим самоописанием даже не стиль перевода Ольги Овсянниковой, а тон и тема текста, который она переводит?
А вот что сообщила нам Вера Мильчина: «У меня ощущение, что этот текст сначала написали по-русски, а потом его кто-то перевел на французский. В любом случае русский перевод очень художественный, чересчур художественный, — например, там есть «тысячетравный луг», тогда как по-французски сказано буквально «луг со многими травами». Или там есть странное место — в русском переводе архитектор Ринальди говорит: «Я не я, и кобыла не моя!» И по-французски там ровно так же: “Je ne suis pas moi, et la jument n'est pas mienne!” Но никакой такой кобылы, никакой подобной пословицы нет во французском языке. Разве что Ринальди настолько проникся русским духом, что стал перекладывать на французский местные пословицы, но это ужасно фальшиво звучит».
К русской «кобыле» от себя добавим замечательное выражение «зуб даю», к которому прибегает граф Орлов: «Однако ж, зуб даю, что не ради смеха сия затея». Кажется, кто-то и вправду решил посмеяться над доверчивыми журналистами?
Приложим к сказанному два рукописных фрагмента. Один из них написан рукой Руссо — это начало «Исповеди» (полностью с рукописью можно ознакомиться на сайте Национально библиотеки Франции). Разумеется, это чистовик — черновая рукопись бы выглядела совершенно иначе:
А вот это фрагмент фотографии, выложенной Алексеем Беляевым. Не надо быть графологом, чтобы убедиться: если кто-то и хотел скопировать почерк Руссо, то сделал это не очень умело.
ДОБАВЛЕНИЕ, 08.08.2018. Еще один наш эксперт, Мария Олевская, сравнила эти два фрагмента и нашла в них не только разницу в почерках:
Семнадцать строк, которые я вижу на этой фотографии, изобилуют отклонениями от нормативной графики французского языка, а также грамматическими ошибками, не представимыми у такого автора, как Руссо. Достаточно сравнить написание ряда букв и значков в этих строках с написанием в аутентичном тексте Руссо, приведенном выше, чтобы в этом убедиться.
Самое частотное отклонение у автора приведенного фрагмента — написание конечного i без точки (или, может быть, e без петельки) вместо конечного t. Посмотрите, в конце первой строки стоит ei вместо et (союз «и»), во второй строке слово évitant написано как évitani (притом что первая буква t в этом слове написана как надо, да еще очень размашисто), в пятой строке наречие tellement и существительное sentiment написаны как tellemeni и sentimeni и так далее — всего в этих семнадцати строчках встречаются девять подобных случаев.
Кроме того, финальное t в приведенном фрагменте дважды превращается в l, как в слове avait в пятой строке и в слове bienfait в девятой. Отметим также разнобой в написании fason и Française, тогда как в норме ç должно быть и в первом слове вместо буквы s.
Неоднократно в тексте рукописного фрагмента потеряны надстрочные значки: в первой же строке modere вместо modéré, в пятой стоке éveille вместо éveillé, в тринадцатой строке ecoulée вместо écoulée. Грамматическая ошибка: в восьмой строке при артикле множественного числа стоит существительное в единственном числе: les déviation (должно было быть les déviations).
Есть и другие странности, о которых уже не будем говорить подробно. В целом, манера письма и почерк делают прочтение этого небольшого рукописного фрагмента очень затруднительным, притом что рукопись самого Руссо, приведенная выше, легко читается с листа. Был бы перед нами черновик, все эти ошибки и помарки можно было бы объяснить торопливостью, невнимательностью и т.д. Но перед нами явно текст, написанный набело.
Можно сделать предварительный вывод. Текст, представленный на фотографии, писал человек, владеющий каллиграфией, но не владеющий азами французского языка, который переписывал непонятный и незнакомый ему текст то ли с неразборчивой рукописи, то ли с печатного источника, который сам по себе содержал ошибки. Такое легко могло бы быть, если представить, что для того, кто писал этот текст, родная графика не имеет ничего общего с латиницей. Например, если родной для него является иероглифика. Кстати, рынок фальшивых исторических документов, очень обширный, сегодня вовсю пополняется китайскими подделками.
И последнее. Если бы вся эта история была игрой и шуткой (скажем, развлекались студент-художник и студент-филолог), она даже была бы по-своему прелестна. Но, судя по всему, в ней замешаны деньги. А значит, не исключено элементарное мошенничество.
Мария Олевская, к.ф.н.
доцент кафедры французского языкознания
филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова
В общем, что это за история и какова степень ее достоверности, предоставляем судить читателю.