«Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики»

История Второй мировой войны хорошо изучена и описана с точки зрения политического и военного противостояния союзников и стран Оси, но ученые до сих пор недостаточно внимания уделяли экономической стороне дела. По крайней мере, так считает британский историк Адам Туз, автор книги «Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики», которую Издательство института Гайдара выпускает в русском переводе Николая Эдельмана. Туз реконструирует логику экономических рассуждений Гитлера и его приближенных и показывает, что она оказала значительное влияние на развитие их бесчеловечных расовых идей. Также британский историк опровергает устойчивое мнение о том, что Третий рейх вступил в мировую войну, опираясь на мощнейший промышленный и финансовый фундамент, делавший германскую экономику одной из самых развитых в мире. Напротив, полагает Адам Туз, военная авантюра Гитлера была отчаянной попыткой догнать настоящих лидеров мировой экономики, Великобританию и США, — и она провалилась. Лишь иррациональное поведение фюрера и его клики привело к тому, что ценой этой катастрофы стали миллионы жертв. N + 1 предлагает читателям познакомиться с фрагментом книги Туза, в котором рассказывается о поворотном эпизоде Второй мировой — битве под Москвой.

Декабрь 1941 года: поворотный момент

За шесть месяцев, прошедших с июня по декабрь 1941 г., Третий рейх подошел к решающей развилке своей истории. Именно в тот период казалось, что Гитлер и его режим вплотную приблизились к полной реализации своих идеологических замыслов. Но вместе с зимой пришла и стратегическая катастрофа. Напав в июне 1941 г. на Советский Союз, Гитлер сделал ставку на то, что вермахт сможет выдержать войну на два фронта, если только Красную армию удастся уничтожить к концу года. Как он выразился в послании Муссолини, отправленном рано утром 22 июня, «Как бы там ни было, дуче, наше положение в результате этого шага не сможет ухудшиться; оно способно только улучшиться». К ноябрю 1941 г. стало очевидно, что надежды фюрера не оправдались. Немецкая программа колонизации завоеванных земель и изгнания их коренного населения едва успела начаться, как контрнаступление Красной армии под Москвой вскрыло всю ничтожность военных ресурсов, на которые опирались имперские амбиции Гитлера. За первые две недели декабря 1941 г., именно тогда, когда Рейнхард Гейдрих собирался ознакомить рейхсминистерства со своими планами по «окончательному решению „проблемы европейского еврейства“», исчезли условия, позволявшие Третьему рейху полностью воплотить в жизнь эти ужасающие замыслы. Именно благодаря срыву «Барбароссы» как военного проекта число жертв холокоста составило менее 6 млн человек, а не 11,3 млн, как замышлял Гейдрих. Планы Третьего рейха уничтожить Советский Союз, создать долговечную империю на востоке и полностью изменить глобальное сотношение сил потерпели крах еще до того, как убийственные средства реализации этих планов были запущены.

I

Как мы уже видели, успешное выполнение «Барбароссы» зависело от того, удастся ли вермахту парализовать и уничтожить Красную армию на рубеже Днепра и Двины, в 500 км от границы. Называть такую перспективу оптимистичной было бы сильной натяжкой. Операция «Барбаросса» и в этом отношении представляла собой последний крупный пример колониальных захватов: предпринятую европейской страной средних размеров чрезвычайно самонадеянную попытку навязать свою тираническую волю якобы более отсталому народу, имеющему намного большую численность. В принципе, немцы считали советское руководство слишком слабым и некомпетентным для того, чтобы ему удалось использовать свои колоссальные людские ресурсы и запасы вооружений и втянуть немцев в войну на истощение. Обширные территории, захваченные за первые недели кампании, первоначально как будто бы оправдывали это презрение к противнику. 3 июля начальник армейского штаба Франц Гальдер сделал знаменитый вывод о том, что сражение выиграно. Основная часть Красной армии уничтожена «по эту сторону Двины и Днепра». Завершение кампании на востоке потребовало бы от вермахта некоторых усилий по зачистке территории, но настало время для того, чтобы германское руководство задумалось о дальнейших операциях по перерезанию «пуповины» Британской империи — пространства между Нилом и Евфратом.

Но этот «пузырь надежд» лопнул всего через несколько недель. К концу июля 1941 г. все три немецкие группы армий исчерпали возможности своей системы снабжения и приостановили наступление. Красная армия, понеся колоссальные потери, все же не была уничтожена. Она все еще сражалась и наносила противнику серьезный урон. Наиболее критическая ситуация сложилась на центральном участке фронта под Смоленском. На исходе июля, используя последние ресурсы своих танковых частей, Гейнц Гудериан завершил еще одно гигантское окружение и взял под свой контроль «сухопутный мост» между верховьями Двины и Днепра. До Москвы оставалось менее 400 километров. Но, выполняя этот эффектный удар, Гудериан оторвался от своих линий снабжения, и основная часть группы армий «Центр» осталась в сотнях километров у него за спиной. В условиях яростных советских контратак растянутые части Гудериана были вынуждены окопаться и оборонять внешний периметр котла. Почувствовав, что настал критический момент, советское командование бросило против группы армий «Центр» не менее 17 армий, причем 6 из них действовали против Гудериана. Непрерывные советские контратаки ценой ужасающих жертв все же достигли своей цели. Как отмечал в своем дневнике фельдмаршал фон Бок, главнокомандующий группы армий «Центр», «Я еще не вполне представляю себе, каким образом начинать новую операцию в положении, когда боеспособность войск, подвергающихся непрерывным атакам, непрерывно снижается». Спустя несколько дней фон Бок записывал: «Если русские в ближайшее время не будут разбиты, то до наступления зимы будет очень трудно нанести по ним такой удар, который бы покончил с ними».

Группа армий «Центр» могла возобновить наступление на Москву не ранее чем в сентябре. Это была именно та задержка, на опасность которых столь настойчиво указывал Гальдер в своих ранних оценках плана «Барбаросса». В начале 1941 г. он писал, что гарантию успеха может обеспечить лишь непрерывное движение вперед, которое не даст Красной армии возможности перегруппироваться. Сейчас же, когда наступление остановилось по всему фронту, Гальдер был вынужден сделать вывод о том, что вторжение немцев в Советский Союз основывалось на неверной оценке ситуации. В начале августа в его дневнике появляется следующее многозначительное признание:

На всех участках фронта, где не ведется наступательных действий, войска измотаны. То, что мы сейчас предпринимаем, является последней и в то же время сомнительной попыткой предотвратить переход к позиционной войне <…> В сражение брошены наши последние силы. Каждая новая перегруппировка внутри групп армий требует от нас крайнего напряжения и непроизводительного расхода человеческих сил и технических ресурсов. <…> Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, что колосс Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения, свойственные странам с тоталитарным режимом, был нами недооценен. Это утверждение можно распространить на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и в особенности на чисто военные возможности русских. К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий противника. Эти дивизии, конечно, не так вооружены и не так укомплектованы, как наши, а их командование в тактическом отношении значительно слабее нашего, но, как бы там ни было, эти дивизии есть. И даже если мы разобьем дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину.

На самом деле Гальдер по-прежнему недооценивал масштаб задач, стоявших перед вермахтом в России. К концу 1941 г. на стороне Красной армии сражалось не 360, а все 600 дивизий.

Как признавал Гальдер, если фашистский лозунг «триумфа воли» над материальными обстоятельствами и реализовался в 1930-е или 1940-е гг. в какой-либо державе, то это была не нацистская Германия или фашистская Италия, а марксистская диктатура Сталина. Советский режим не только не рухнул, подобно царскому, но и оказался способен вынести намного большие потери, чем остальные участники войны. Кроме того, несмотря на относительную неразвитость экономики, в чрезвычайной ситуации 1941–1942 гг. он сумел мобилизовать более существенную долю национальных экономических ресурсов. Вместо того чтобы стать жертвой своей мнимой отсталости, Советский Союз проявил себя более умелым бойцом, чем казалось на первый взгляд. В значительной степени это было следствие террористического принуждения. Тем не менее политическая власть Сталина была неразрывно связана с реальными достижениями советской индустриализации, наиболее ярким выражением которой было превосходное оружие Красной армии. В 1940 г. во Франции вермахт сумел справиться с неуклюжими французскими танками Char B. Но немцам оказалось нечего противопоставить тысячам проворных и хорошо бронированных Т-34, непрерывным потоком сходивших с советских сборочных линий.

Гитлера одолели сомнения еще раньше, чем его генералов. Еще в конце июля он начал задумываться над возможностью того, что Красная армия не будет уничтожена в 1941 г. По его приказу верховное главнокомандование вермахта издало стратегическую директиву, открыто признававшую такую возможность. Более того, похоже, что Гитлер в своем стратегическом реализме зашел еще дальше. Геббельс, 18 августа 1941 г. посетивший ставку Гитлера в Растенбурге, был шокирован, когда фюрер заговорил о мирных переговорах со Сталиным. Более того, в глазах Гитлера возможность тупиковой ситуации на Восточном фронте имела немедленные оперативные последствия. Еще начиная с первых штабных разработок по «Барбароссе» Гитлер и верховное командование вермахта пришли к выводу о том, что если Красную армию не удастся уничтожить с первого удара, то приоритетными станут стратегическо-экономические соображения. Если Германии предстояла затяжная война на два фронта, то было необходимо обеспечить полный контроль над украинским зерном и сырьем, а также добиться полного господства на Балтике, без которого Германия не могла гарантировать поставки железной руды из Скандинавии.

В конце лета 1941 г. у немецких стратегов, несомненно, появился повод для беспокойства. После объявления о лендлизе англо-американский союз демонстрировал все признаки дальнейшего укрепления. В июле США оккупировали Исландию, расширив зону своей ответственности за безопасность судоходных линий в Атлантике. Каждый месяц случались перестрелки между немецкими и американскими кораблями. Как и люфтваффе, немецкий флот с нарастающим беспокойством наблюдал за стремительным ростом объемов американского производства. Гигантская производительность американских верфей позволила бы нейтрализовать любые потери, вызванные действиями немецких подлодок. Чтобы избежать этого, следовало в самое ближайшее время начать массированное наступление на атлантических судоходных линиях и всерьез приступить к удушению британцев. 14 августа 1941 г., провозгласив «Атлантическую хартию», США бесповоротно обязались поддерживать воюющую Британию. Черчилль надеялся на вступление Америки в войну. Рузвельт не мог зайти настолько далеко. Но в Берлине открытая война с Соединенными Штатами считалась не более чем делом времени. И Гитлер уже не заглядывал далеко вперед. Начиная с лета 1941 г. он говорил о войне с Америкой так, словно она должна была начаться в течение нескольких месяцев, в идеале — после успешного завершения операций на востоке. Однако все зависело от японцев. Да, немецкие подлодки могли топить американские суда в Атлантике. Но лишь Япония с ее мощным и современным флотом давала Германии надежду на успешное противостояние с американским ВМФ. По той же причине немцы очень рассчитывали на удар японцев по Британской империи. В июле 1941 г. Гитлер предложил Японии наступательный союз против американцев, если та вступит и в войну против Великобритании. Японцы не спешили с ответом. Но все эти стратегические соображения делали тем более необходимым решить важнейшие экономические задачи на территории Советского Союза.

В августе 1941 г. хрупкий консенсус, на котором держалась подготовка к «Барбароссе», развалился. Как мы уже видели, Гальдер всегда считал, что удар в южном направлении, в сторону хлебных полей Украины, отвлечет немцев от достижения главной цели — уничтожения Красной армии на подступах к Москве. Несмотря на то что под Смоленском не прекращались ожесточенные бои, Гальдер по-прежнему стремился сосредоточить все имеющиеся силы на центральном участке с тем, чтобы как можно скорее начать наступление на советскую столицу. Однако в решающие недели августа 1941 г. он был не в состоянии заручиться полной поддержкой ни со стороны группы армий «Центр», ни со стороны Браухича, главнокомандующего армии. После ряда нерешительных споров Гитлер настоял на своем. Вместо подготовки к наступлению на Москву, которое могло начаться не ранее середины сентября, Гитлер 21 августа повернул главные танковые силы группы армий «Центр» на юг, нанеся гигантский хук справа. Этот маневр принес Германии то, что можно считать ее крупнейшей победой на Восточном фронте. После трех недель яростных сражений был окружен Киев, 600 тыс. человек попали в плен и перед немцами открылся путь к полному покорению Донбасса с его тяжелой промышленностью. Возбуждение, вызванное этой победой и окружением Ленинграда, также произошедшим в начале сентября, заставило на время забыть об августовских разногласиях. Казалось, что все цели «Барбароссы» все-таки удастся реализовать в течение года. 6 сентября группе армий «Центр» было приказано начать подготовку к удару прямо на советскую столицу, которую, как считали немцы, защищали последние остатки Красной армии.

Две недели до и после начала этой операции, имевшей кодовое название «Тайфун», представляли собой ключевой момент в процессе радикализации нацистского режима. Гитлер сообщал Геббельсу, что вермахт вскоре начнет наступление на Сталинград и на Дон. У Британии в конце концов не останется иного выбора, кроме как пойти на мир. Премьер-министр Черчилль будет отстранен от власти. Британская империя останется в неприкосновенности, но «у Англии <…> нет будущего в Европе». Евразийский материк станет вотчиной Германии и будет обеспечивать ее ресурсами, необходимыми ей для того, чтобы стать подлинно глобальной державой. 2 октября в своем обращении к войскам группы армий «Центр» Гитлер не делал секрета из того, что поставлено на карту. Он непосредственно увязывал битву за Москву с борьбой рас. Германия одновременно воевала и с капиталистической Великобританией, и с большевистской Россией. Две эти экономические системы, на первый взгляд разные, в реальности имели принципиальное сходство. Большевизм представлял собой не более чем наихудшую разновидность капитализма. Он порождал нищету и лишения, а «опора этой системы» «в обоих случаях» была «одна и та же: евреи и только евреи!» Наступление на Москву должно было стать «смертельным ударом» по этому архиврагу немецкого народа.

Остается неясным, действительно  ли именно в  октябре 1941 г. Гитлер принял окончательное решение о немедленном уничтожении всего еврейского населения Европы. Несомненно то, что эйфория, сопровождавшая победу немцев на Украине, и успехи, достигнутые в первые недели «Тайфуна», совпали с резкой эскалацией антисемитской политики и риторики. 15 октября наконец началась давно ожидавшаяся депортация германских и австрийских евреев. В лесах под Лодзью Эйхман инспектировал сооружение экспериментальной газовой камеры. 17 октября Гитлер развернул перед министром вооружений Фрицем Тодтом и гауляйтером Фрицем Заукелем широкую картину будущего, уготованного покоренному востоку. С проживавшими там славянами следовало поступить как с «краснокожими индейцами» (Indianer). Полезные будут оставлены. Население городов надо будет уморить голодом. Все деструктивные еврейские элементы необходимо немедленно уничтожить. В данном случае Гитлер не говорил об умерщвлении газом, а адресатами его непосредственных угроз стали только «деструктивные еврейские элементы». Но с учетом убийств, уже совершенных айнзатцгруппами, а также смерти миллионов советских военнопленных от голода и предполагаемой убыли населения в результате выполнения «Плана голода», сомнительно, чтобы следовало придавать какое-то значение подобным мелочам. Вне зависимости от того, был ли у Гейдриха уже разработан конкретный и четкий план по уничтожению сравнительно малочисленных еврейских общин Западной Европы, Третий рейх уже приступил к программе многомиллионных убийств, имевших своей целью ни много ни мало как демографическое переустройство Восточной Европы.

Поначалу «Тайфун» оправдывал все ожидания. Вермахт наносил советским войскам ужасающий урон. Шесть советских армий попали в «котлы» под Вязьмой и Брянском. Шестьсот тысяч военнопленных побрели в пеших колоннах на запад, чтобы умереть в немецком тылу. На второй неделе октября 1941 г. сталинский режим находился на грани краха. Слухи о том, что коммунистическое руководство бежало из столицы, ненадолго ввергли население Москвы в панику. Однако порядок вскоре был восстановлен. Сталин остался в столице, а генерал Жуков сумел создать еще одну линию обороны. 7 ноября Красная армия, несмотря ни на что, в честь годовщины большевистской революции прошла парадом по Красной площади. Между тем вновь дали о себе знать проблемы со снабжением, преследовавшие вермахт. Еще во время подготовки к «Тайфуну» сосредоточение всей наступательной мощи Германии в одной группе армий повлекло за собой грандиозные сбои в работе транспорта. В сентябре и октябре армейские склады в Гомеле, Рославле, Смоленске и Витебске могли считать, что им повезло, если график подвоза припасов, необходимых для полноценного проведения «Тайфуна», выполнялся хотя бы на две трети. К тому же, несмотря на ужасающие потери Красной армии, вермахт тоже заплатил высокую цену. К середине октября в 4-й танковой дивизии насчитывалось всего 38 машин после катастрофического столкновения с танками Т-34 1-го гвардейского стрелкового корпуса. Немецкие танки перестали быть непобедимыми. Вермахт исчерпал свой запас удачи. В течение двух недель после начала «Тайфуна» 10-я танковая дивизия потеряла 140 из своих 200 танков. Гордость дивизии, лейтенант Вальтер Рубарт, вместе с отрядом солдат лично форсировавший Маас 13 мая 1940 г., погиб 26 октября 1941 г. в жестоком сражении за шоссе Минск — Москва. Четырьмя месяцами ранее на мосту через Березину был убит лейтенант Генрих Ганбауэр, последовавший за Рубартом в тот геройский день на Маасе. И словно для того, чтобы еще сильнее подчеркнуть контраст с героическим настроем, ощущавшимся в мае 1940 г., 8 октября начались осенние дожди. Через несколько дней весь центральный сектор немецкой армии превратился в непроходимую трясину. К концу октября группа армий «Центр» остановилась в 100 километрах от Москвы.

II

На протяжении осени масштабных побед вермахта хватало для того, чтобы затушевать нарастающие проблемы в стратегическом положении Германии. На третьей неделе августа 1941 г. Кейтель как глава ОКВ созвал совещание с целью скоординировать планы всех трех родов войск вермахта по производству вооружений. Казалось очевидным, что сухопутная война фактически кончилась. Поэтому ресурсы, прежде предназначавшиеся для армии, можно было передать люфтваффе с тем, чтобы дать отпор возраставшей угрозе со стороны англо-американского воздушного флота. По иронии судьбы решимость немецкой армии завершить войну к концу 1941 г. лишь способствовала укреплению этой иллюзии. Несмотря на продолжающиеся боевые действия, армейские управления вооружений почти не протестовали против неминуемой смены приоритетов. Однако к октябрю, когда операция «Тайфун» после первых успехов завязла в грязи, немецкая военная экономика начала трещать по швам.

Ситуация с топливом, как уже давно предсказывало военноэкономическое управление вермахта, стремительно приближалась к критической точке. К началу 1942 г. к «полному параличу армии» должна была привести уже не русская грязь, а истощение запасов топлива. В итоге, распечатав оперативные резервы вермахта и сократив потребление, армия сумела сохранить мобильность. Флот оказался в худшем положении. В ноябре 1941 г. ситуация с мазутом и на итальянском, и на германском флоте описывалась вермахтом как «катастрофическая». В мае 1941 г. британский Королевский флот потопил линкор «Бисмарк», предпринявший тщетную попытку выйти на  атлантические морские линии. К осени весь остальной германский надводный флот уже не выходил в море — не только из-за британцев, но и из-за хронической нехватки топлива. При минимальной месячной потребности боевого и торгового флота примерно в 90 тыс. тонн топлива Германия ежемесячно производила всего 52 тыс. тонн, которые дополнялись резервами не более чем в 220 тыс. тонн. Действия крупных германских боевых кораблей в Атлантике означали удвоение потребления топлива и грозили неминуемым параличом всего судоходства в странах Оси. Как указывало военно-экономическое управление вермахта, «Отсюда следует, что мы просто не можем вести войну одновременно всеми тремя родами войск вермахта».

Кроме того, беспокойство ощущалось не только в военных кругах. Программа подготовки к операции «Барбаросса» и новые грандиозные планы люфтваффе угрожали дестабилизировать хрупкий фискальный и кредитно-денежный баланс всей немецкой экономики. 17 сентября 1941 г. экономический департамент Рейхсбанка пришел к выводу о том, что ситуацию с рейхсмаркой можно описать двумя лаконичными утверждениями: 1) предложение потребительских товаров сократилось вдвое; 2) объем денежной массы, находящейся в обращении, удвоился. Это привело к сильнейшему несоответствию между спросом и предложением и усилению инфляционного давления. Рейхсбанк особенно беспокоило резкое ускорение роста денежной массы, наблюдавшееся с апреля 1941 г. С апреля по август объем денежной массы, находившейся в обращении, вырос на 10,9%, что было в три с половиной раза больше, чем за тот же период в 1940 г. В то же время произошло относительное сокращение продаж государственных облигаций банкам. Хотя Рейхсбанк не сомневался в готовности населения смириться с резким снижением уровня жизни, налицо были признаки того, что люди все чаще прибегают к услугам черного рынка. Среди тех, кто, подобно фермерам, ремесленникам и мелким лавочникам, имел доступ к дефицитным предметам потребления, нормой становилась бартерная торговля. При текущих темпах роста денежной массы механизмы контроля за ценами и ставками зарплаты, действовавшие с середины 1930-х гг., вскоре утратили бы эффективность, после чего Германия столкнулась бы с угрозой катастрофической инфляции, сопровождавшейся крахом производства и массовыми волнениями, как в начале 1920-х гг. «Если бы мы могли рассчитывать на краткосрочную войну, — указывал Рейхсбанк, — то в крайнем случае можно было бы смириться даже с таким развитием событий». Но отныне краткосрочная война казалась «маловероятной», поскольку перед страной все еще стояли «три крупные военные задачи [Советская Россия, Средиземноморье и Англия], решение которых потребует много времени». В свете немецкой стратегической ситуации Рейхсбанк не мог себе позволить бездействие. Требовались срочные «контрмеры» (Gegenmassnahmen), включая энергичную борьбу с черным рынком и новую пропагандистскую кампанию за народные сбережения. Кроме того, Рейхсбанк предложил создать на период войны механизм принудительных сбережений и резко повысить налоги с целью «ликвидировать избыточную покупательную способность». С тем чтобы снизить военные расходы, он потребовал «резко сократить расходы на вооружения».

На протяжении последующих месяцев власти Рейха прилагали целенаправленные усилия к восстановлению фискального баланса. Как неоднократно отмечалось, Третий рейх не стал прибегать к резкому повышению личного подоходного налога для финансирования войны. Но с учетом скромного уровня жизни и высокого налогового бремени на душу населения, наблюдавшегося еще до войны, этому едва ли стоит удивляться. Вместо этого Рейх поощрял сбережения и повышал налоги на прибыль и повышенные доходы. В середине 1941 г. стандартная ставка налога на  прибыль юридических лиц была поднята с 40% до 50%, а в январе 1942 г. — до 55%. Поступления из этого источника выросли в 1941–1942 гг. на 1,5 млрд рейхсмарок, а в 1942–1943 гг. — еще на 1,8 млрд рейхсмарок. Большее значение имело получение кредитов под будущие поступления от налога на квартплату, взимаемого с арендодателей, — эту меру Рейхсминистерство финансов впервые предложило в декабре 1941 г. Как мы уже видели, этот налог был учрежден Веймарской республикой в 1920-е гг. ради финансирования программы государственного жилищного строительства. В целом он давал около 850 млн рейхсмарок в год. В порядке борьбы с фискальными проблемами военного времени Министерство финансов первоначально предложило взимать его на четыре года вперед. Но по настоянию прусского министерства финансов и прочих учреждений его решили взимать сразу на десять лет вперед. Не менее 4,5 млрд рейхсмарок поступило от владельцев недвижимости, имевших ликвидность на банковских счетах или запасы наличности; остальное было получено в форме новых закладных. Всего в 1942 г. эта разовая мера принесла 8 млрд рейхсмарок. Вместе с ростом средств, полученных от оккупированных территорий, этого хватило для того, чтобы доля расходов Рейха, покрывавшихся за счет налоговых поступлений, выросла в 1942 г. более чем на 54%, несмотря на резкое увеличение расходов. Инфляционная спираль была остановлена — по крайней мере на какое-то время.

Впрочем, неудивительно, что самый большой фурор вызвало предложение резко сократить цены на вооружения. Стремление к рационализации, вызванное к жизни Судетским кризисом 1938 г., привело к тому, что стоимость государственных контрактов стала регулироваться посредством так называемой системы LSOe. Эта система, далекая от совершенства, все же, вопреки мнениям некоторых авторов, была достаточно эффективна. Согласно этой системе, цены устанавливались на основе предполагаемых издержек, к которым прибавлялась норма прибыли, обычно составлявшая 5% — но не от этих издержек, а от величины задействованного капитала. Цены, по которым была достигнута договоренность, фиксировались, и в том случае, если издержки производства оказывались ниже прогнозируемых, дополнительная прибыль, по крайней мере первоначально, доставалась производителям. Таким образом, они получали явный стимул к сокращению издержек и повышению производительности. И факты говорят о том, что промышленники, получавшие заказы, извлекали пользу из этого обстоятельства. Хотя службы вермахта по контролю над ценами похвалялись тем, что их усилиями стоимость вооружений за первые два года войны сократилась в среднем на 18%, прибыльность корпораций, согласно всеобщему мнению, тоже находилась в те годы на максимуме. Более того, к концу 1940 г. прибыль, полученная по контрактам LSOe, стала настолько высокой, что рейхскомиссар по ценам гауляйтер Йозеф Вагнер выступил с  требованием немедленных жестких мер. Вильгельм Цанген, возглавлявший рейхсгруппу по  промышленности, сумел отбить эту первую атаку. Однако осенью 1941 г., по  мере роста озабоченности возможным инфляционным кризисом, комиссар по ценам неожиданно пошел на обострение противостояния. В условиях резкого увеличения государственного долга и нарастания военных расходов прежняя система изъятия части прибылей оказалась неэффективной, как и снижение цен, на которое пошли промышленники. Ссылаясь на чрезвычайную фискальную ситуацию, гауляйтер Вагнер предложил постфактум уменьшить допустимую норму прибыли для 1940–1941 гг. на 20%. Кроме того, правила об избыточной прибыли должны были задним числом применяться ко всему 1939/1940 налоговому году. Более того, все амортизационные скидки, которые не могли быть возмещены во время войны, доставались Рейху. В будущем вместо установления цен для каждого подрядчика по отдельности, как было предусмотрено системой LSOe, для всех фирм предполагалось назначать единую цену, равную уровню издержек, достигнутому на «добросовестной фирме», за вычетом 10%. В целом комиссар по ценам надеялся, что этот пакет мер даст не менее 2 млрд рейхсмарок. Неудивительно, что промышленники ответили на эти предложения взрывом негодования. Цанген и его заместитель Шталь пригрозили подать в отставку. Возглавляемые ими промышленные круги перестали бы им доверять — в условиях, когда вопрос об изъятии части прибылей «решается в полном противоречии с договоренностями, достигнутыми в течение многомесячных переговоров с комиссаром по ценам». Эти новые радикальные предложения подрывали основу, служившую фундаментом для «работы промышленности и управления ею» на протяжении последнего года. Кончилось тем, что в отставку подали не Цанген и Шталь, а комиссар Вагнер — судя по всему, в результате запущенной СС интриги, никак не связанной с этим делом. Тем не менее этот инцидент свидетельствует о трениях, нараставших в немецкой военной экономике. Осенью 1941 г. под угрозой оказались даже относительно гармоничные отношения между промышленностью Рейха и управлениями вооружений. Именно эти отношения представляли собой политический фундамент военной экономики с момента назначения Тодта весной 1940 г.

Впрочем, еще более злободневную проблему представляло собой все более плачевное состояние тяжелой промышленности Германии. Как обычно, вопрос упирался в уголь и сталь. К концу весны 1941 г. резервы угля в стране были практически исчерпаны, а добыча велась на совершенно недостаточном уровне. В конце июня, выступая на встрече лиц, ответственных за выполнение Четырехлетнего плана, генерал Ганнекен сообщил, что немецкому «большому пространству» грозит дефицит угля примерно в 40 млн тонн. Причиной этого были как неудовлетворительные объемы добычи, так и постоянное возрастание спроса со стороны промышленности Рейха. В результате оккупированные территории получали всего 60% требовавшегося им угля. В самой Германии нехватка угля в сталеплавильной промышленности составляла 15%, и существовала угроза того, что этот показатель вскоре вырастет до 25%. От нехватки угля не могли быть избавлены даже производители электричества и газа. Сокращение квот угля для домохозяйств было невозможно — в первой половине 1941 г. они и так не были в достаточной мере обеспечены углем на грядущую зиму (чтобы гарантировать поставки угля для промышленности). В ближайшие месяцы следовало предпринять серьезные усилия для обеспечения населения углем, чтобы избежать недовольства граждан. Чтобы изыскать требуемое количество угля, предлагали даже резко (на 40%) сократить его поставки для второстепенных промышленных потребителей. Как заявил Ганнекен Томасу из ОКВ, «Настал момент, когда сам фюрер должен решать, как быть с поставками сырья на протяжении зимы». Нехватка была такой серьезной, что грандиозные планы по расширению химического производства, выдвигавшиеся Краухом всего несколькими неделями ранее, сделались бессмысленными. Чтобы обеспечить сырьем и энергией фигурировавшие в планах Крауха предприятия по производству синтетического топлива и «буны», добычу угля в Германии следовало увеличить еще на 30 млн тонн, при уже существовавшем дефиците в 35– 40 млн тонн.

В конце концов вмешался вовсе не Гитлер, а Кейтель из верховного главнокомандования вермахта. На  протяжении нескольких совещаний, проходивших 14–16 августа 1941 г., он попытался принудить все три рода войск вермахта к тому, чтобы они скорректировали свои программы вооружений с учетом нехватки угля. Германия ежемесячно могла выплавлять не 2, а всего 1,65 млн тонн стали. В сочетании с явной недостаточностью металлообрабатывающих мощностей в стране это означало, что общее потребление стали вермахтом следовало резко сократить с целью предотвратить дальнейшее ускорение и без того суровой «стальной инфляции». Физическим эквивалентом денежного «выступа», который вызывал такое беспокойство в Рейхсбанке, служили недополученные 12 млн тонн стали, что примерно соответствовало шестимесячным объемам ее производства, и эта задолженность едва ли могла быть покрыта при существовавшем уровне выплавки. Через несколько недель после анонсирования гигантской программы Геринга Кейтель вынудил люфтваффе удовольствоваться чрезвычайно скромной целью, сводившейся к замене самолетов, уничтоженных на Восточном фронте за два предыдущих месяца. В обозримом будущем не нашлось бы ни стали, ни рабочих рук для того, чтобы завершить строительство громадных заводов по производству синтетического топлива и каучука, требовавшихся для снабжения грандиозного воздушного флота, создание которого замышлялось несколькими месяцами ранее. И если люфтваффе просто отказались от программы наращивания своей численности, то армия претерпела поистине катастрофическое сокращение квот. 25 октября 1941 г. норма отпуска стали для армии была снижена до ничтожных 173 тыс. тонн в месяц — уровня, невиданного со времен майского кризиса 1938 г. Этот резкий поворот полностью соответствовал немецкой стратегии в сфере вооружений, осуществлявшейся с осени 1940 г. — перераспределению ресурсов в пользу люфтваффе и флота, как только завершится битва на востоке. Но он находился в вопиющем противоречии с реальностью, ожидавшей вермахт в России. После того как операция «Тайфун» выдохлась на подступах к Москве, германские генералы наконец начали смиряться с мыслью о том, что Красная армия не будет разгромлена в 1941 г. Перед лицом резкого сокращения квот на сталь управление вооружений впало в панику. В отсутствие дополнительных поставок стали оно не видело возможности переоснастить Ostheer с тем, чтобы продолжить войну в 1942 г. И армия не блефовала. Как мы уже видели, производство вооружений специально сокращалось в 1940 и 1941 г. После многомесячных напряженных боев запасы снарядов и патронов уменьшились до угрожающе низкого уровня. Для того чтобы вести активные операции в 1942 г., вермахт отчаянно нуждался в пополнении своих запасов. Более того, с учетом ошеломляющего превосходства Красной армии в вооружениях вермахт испытывал потребность в танках и пехотном оружии нового поколения.

То, через что прошел Третий рейх в октябре 1941 г., не было очередным раундом межведомственных склок. Ему угрожал провал всей его военной стратегии. Тем не менее Кейтелю было удобно обвинить в этих неурядицах армию. Он объявил новые требования армии о поставках «бессовестным шантажом» («unerhörte Erpressung») и немедленно принял меры к тому, чтобы втянуть в эти разбирательства Гитлера. В свою очередь, тот не желал участвовать в диспутах по поводу сырья. Как отмечали подчиненные Томаса, «Он [Кейтель] отказывался поверить в нехватку сырья. В конце концов, он завоевал всю Европу. Вооруженные силы должны получить то, что им требуется». Всего через два дня после того, как ОКВ объявило о сокращении норм отпуска стали для армии, Гитлер заявил, что вермахт должен полностью игнорировать систему квотирования сырья. Вместо того чтобы следовать решению об изменении приоритетов в пользу люфтваффе, каждый род войск вермахта имел право до конца года заказывать столько материалов, сколько хотел. В условиях, когда все зависело от мучительно медленного продвижения группы армий «Центр» к Москве, любые претензии на какую-либо стратегическую логику при организации работы немецкой военной экономики были просто забыты. По сути, по причине исчерпания как рабочей силы, так и запасов угля военно-экономическое управление вермахта дожидалось грядущих праздников с нескрываемым нетерпением. В конце ноября секретариат генерала Томаса издал рекомендацию о том, чтобы индустрия вооружений прекратила работу на все время рождественских каникул с 24 декабря по 1 января 1942 г., что позволило бы сэкономить и уголь, и рабочую силу.

В то время как военная экономика Рейха окончательно зашла в тупик, потрепанные остатки немецких танковых дивизий пробивались к Москве, уже видневшейся на горизонте. Но как и предсказывали специалисты по снабжению в начале ноября, войска были слишком ослаблены для того, чтобы одержать решительную победу. Ostheer (армия востока) снова исчерпала пределы транспортных возможностей. Находясь почти в 500 км от передовых баз снабжения, оставшихся в районе Смоленска, немцы были не в состоянии предпринять крупное наступление на позиции ожесточенно сопротивляющейся Красной армии. Над Ostheer нависла серьезная угроза. Не было предпринято никаких мер к проведению активных боевых действий в зимнее время. Запасы обмундирования на холодную погоду были рассчитаны лишь на сравнительно немногочисленные оккупационные войска, но даже эти вещи не могли быть доставлены на фронт, поскольку в первую очередь армия нуждалась в топливе и боеприпасах. Группа армий «Центр», в которой были сосредоточены основные силы Рейха, оказалась в чрезвычайно уязвимом положении. Наступление на Москву не оставило ей времени для того, чтобы подготовить нормальный кров и оборонительные позиции для своих солдат. Передовые части были изнурены месяцами непрерывных боев и более чем тысячекилометровым продвижением. Когда в начале декабря 1941 г. температура упала до –31 градуса по Цельсию, десятки тысяч человек пали жертвой обморожений.

Прекрасно осознавая неминуемое истощение вермахта, Красная армия накапливала все возможные ресурсы для мощного контрудара. Советское руководство, получив от своих превосходных разведчиков информацию о том, что японцы определенно намерены соблюдать пакт о нейтралитете, заключенный в апреле 1941 г., забрало под Москву из Сибири и с маньчжурской границы значительное число боеспособных частей, из которых были образованы 1-я ударная армия, 10-я и 20-я армии. Всего к началу декабря 1941 г. под командованием Жукова на Западном фронте находились ударные части в составе 1,1 млн человек, 7652 орудий и минометов, 774 танков и 1370 самолетов. По причине колоссальных потерь, понесенных Красной армией с июня, она уже не имела заметного численного превосходства, но обладала инициативой и сумела достичь полной внезапности. Впервые с начала войны вермахт постигла неудача. Контрнаступление началось 5 декабря к северу от Москвы. Через несколько дней группа армий «Центр» была отброшена назад. В журнале боевых действий 3-й танковой группы зафиксировано драматическое состояние краха: «Дисциплина рушится. Все больше и больше пеших солдат бредет на запад, бросив оружие, и каждый ведет на веревке теленка или тащит за собой сани, груженные картошкой. Дорога постоянно подвергается воздушным ударам. Убитых уже не хоронят. Все прихлебатели (части снабжения, авиация, автотранспорт) торопятся укрыться в тылу». Фельдмаршал Федор фон Бок был так потрясен, что его пришлось отправить в отставку. К концу 1941 г. вслед за ним лишились своих должностей армейский главнокомандующий Браухич, генерал Гудериан и главнокомандующие групп армий «Север» и «Юг».

За два месяца напряженных боев вермахт потерял на всем протяжении от Балтики до Черного моря 380 тыс. солдат: 150 тыс. было убито, ранено или пропало без вести, остальные вышли из строя по болезни или из-за обморожений. В первые дни января 1942 г., по мнению наиболее компетентных военных аналитиков, положение группы армий «Центр» было безнадежным. Немецкой 4-й армии, чьи танки находились в авангарде наступления на Москву, угрожало окружение как с северного, так и с южного фланга. Если бы группа армий «Центр» была разгромлена, то все немецкие войска на востоке были бы вынуждены как минимум отступить далеко на запад. Московская битва вполне могла обернуться для вермахта еще более страшной катастрофой, чем год спустя стал для него Сталинград. Однако, к большому несчастью, именно это ощущение неминуемой победы привело к тому, что Сталин не рассчитал своих сил. Пребывая в уверенности, что еще немного, и он выиграет войну, 7 января 1942 г. он отдал Красной армии приказ о наступлении на всем 1500-километровом фронте. В ходе этой зимней кампании вермахт понес огромные потери. В феврале и марте 1942 г. немцы потеряли еще 190 тыс. человек в ходе боевых действий и 150 тыс. человек из-за болезней и обморожений. Всего зимний кризис стоил немцам более 700 тыс. бойцов. Лишь в апреле 1942 г. присылаемые из Германии подкрепления начали превосходить ежемесячные потери, что позволило вермахту восстановить боеспособность. Но в ретроспективе становится понятно, что Сталин, не сосредоточив все свои силы против слабейшего места в позициях немцев, совершил ужасную ошибку. Именно это позволило группе армий «Центр» окопаться в 100–150 км от Москвы. К марту 1942 г. на Восточном фронте, по-прежнему проходившем в глубине советской территории, наступило относительное затишье.

Полностью читайте:
Туз, Адам. Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики /Пер. с англ. Н.Эдельмана; под науч. ред. А.Космарского. — М.: Издательство Института Гайдара, 2018. — 864 с.