Нечего тут исследовать

Некоторым американским ученым нужны наркотики. Нет, правда, очень нужны. И не потому что американская наука плохо финансируется государством и ищет альтернативные бизнес-модели, нет. Просто последние сорок с лишним лет они не могут нормально делать свою работу.

Ладно, давайте серьезно. Что общего у психоделиков, огнестрельного оружия, стволовых клеток и изменения климата? Все это американским ученым запрещали, запрещают или пытаются запретить изучать.

Речь не о добровольных внутренних ограничениях, вроде временного моратория на публикацию некоторых особо креативных исследований гриппа. Или практиках, не соответствующих современным представлениям об этике работы с участниками эксперимента (причинении им физического или морального вреда, скажем). В данном случае американское государство или отдельные желающие им поруководить считают, что деньги на это тратить не рекомендуется или даже нельзя.

Один такой запрет всплывал в новостях совсем недавно, когда доблестные китайские ученые направленно модифицировали геном человеческих эмбрионов. С 1996 года американское государство и прежде всего Национальные институты здоровья (NIH), крупнейший госзаказчик медицинских исследований в США, не могут финансировать научные исследования, в которых создаются или уничтожаются эмбрионы человека. И директор NIH Фрэнсис Коллинз весной, комментируя новости о китайском исследовании, написал, что этот закон в своих формулировках распространяется, видимо, и на работу с нежизнеспособными эмбрионами тоже. Так что ничего специально запрещать и не пущать не придется.

Ситуация с исследованиями на эмбрионах хорошо показывает, насколько сложными могут быть запреты на что бы то ни было в США. На федеральном уровне запрета как такового нет, просто на деньги налогоплательщиков этим заниматься нельзя — только линии эмбриональных стволовых клеток. С десяток штатов запрещают у себя любые такие исследования, а остальные — только часть, либо не запрещают вовсе.

Эмбриональные стволовые клетки, как известно, тоже на некоторое время попали под запрет: в 2001 году Джордж Буш запретил использовать федеральные средства для финансирования исследований с новыми линиями таких клеток — по данным NIH, на тот момент уже существовало 60 линий, подходивших под требования президентского указа, с которыми и предлагалось работать. Барак Обама в 2009 году снял этот запрет, и после «короткого» (до зимы 2013 года) разбирательства в судах вплоть до Верховного исследования все же продолжились.

Так вот, возвращаемся к веществам. В принципе, с редактированием половой линии человека в американском научном сообществе никто и так особенно не торопится: пока не очень понятно, действительно ли эта стратегия поможет в борьбе с генетическими заболеваниями.

Зато есть основания полагать, что в борьбе с рассеянным склерозом, эпилепсией, болезнью Альцгеймера, болевым синдромом, депрессией, паническими атаками, посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР) и даже онкологическими заболеваниями могут помочь эти самые вещества. И американские ученые, врачи и особенно люди со всеми этими диагнозами очень хотели бы узнать, как именно.

В 1960-х годах все это изучалось очень активно: Scientific American в свое время насчитал более 1000 публикаций о возможном использовании ЛСД в психотерапии, а экстази и вовсе дошел до практического применения там же.

Однако в октябре 1970 года вся эта радость в США закончилась с «Законом о контролируемых субстанциях». При этом, конечно, возникла классическая уловка-22, на которую ученые и пытаются обратить внимание американского государства последние 45 лет: эти вещества под запретом, потому что, согласно закону, у них «нет общепринятых областей применения в медицине», а найти эти области нельзя, потому что эти вещества под запретом.

Довольно безумная тонкость американского федерального законодательства состоит в том, что марихуана, ЛСД и экстази, интересные ученым, попали в список I, самый суровый — а кокаин, амфетамины, опиум и метадон находятся в списке II, потому что у них, — сюрприз, — на тот момент было официально утвержденное медицинское назначение.

Надо понимать, что прямого запрета на использование веществ из списка I в научных исследованиях нет, но количество бюрократических препятствий, которые нужно преодолеть на пути к ним, впечатляет. И даже если получить все нужные разрешения, с покупкой и доставкой препаратов тоже будут большие проблемы. А потом, если вы еще не сдались, вас заставят ваши несколько миллиграммов псилоцибина ежедневно взвешивать в присутствии свидетелей (такой эпизод приводится в известном в узких кругах обзоре британца Дэвида Натта в Nature Reviews Neuroscience от 2013 года).

С марихуаной, конечно, до самого последнего времени складывалась самая сюрреалистическая ситуация: более чем в 20 штатах врачи могли ее выписывать, кое-где ее можно было и просто купить, но вот исследовать ее эффективность и новые возможности применения сколько-нибудь масштабно было почти невозможно. При этом на все эти операции щедро лепили обязательные предупреждения о возможных последствиях для здоровья. Изученных уже понятно как (не очень).

Американский наркоконтроль (DEA) уже трижды отказал в переклассификации марихуаны, каждый раз ссылаясь на отсутствие медицинских данных, а четвертый запрос пока остается без официального решения. В прошлом году FDA (ведомство отвечающее за безопасность продуктов питания и лекарств, такой американский Роспотребнадзор) по запросу DEA снова начало оценку целесообразности и обоснованности перевода марихуаны в список II. Эксперты Brookings Institution считают, что вряд ли вердикт будет положительным, даже несмотря на поддержку, среди прочих, главного хирурга США и Американской академии педиатрии.

(Американские педиатры, чтобы вы понимали, не то чтобы вышли на тропу войны со скрепами — они просто считают, что без активных исследований, которым нынешний статус марихуаны препятствует, никак не узнать, может ли она помочь, скажем, в лечении эпилепсии или болевого синдрома у детей, больных раком).

В декабре 2014 года Конгресс и Белый дом втихомолку, глубоко внутри огромного бюджетного документа, провели поправку, которая официально закрепила негласную политику непротиводействия медицинскому применению марихуаны со стороны органов правопорядка. А месяц назад администрация Барака Обамы пообещала пересмотреть дополнительные ограничения на исследования марихуаны, которые были введены в 1999 году, потому что уже существующие, списка I, показались слишком слабыми (!).

На очереди, возможно, и отмена государственной монополии на выращивание марихуаны для исследований: сейчас ее обязательно надо покупать у Национального института по изучению злоупотребления наркотиками (NIDA), с единственной «производственной площадкой» в Миссисипи. Насколько активно работает эта площадка, показывает список сторонних проектов, которые смогли получить оттуда материал с 1999 года по июль 2015: их всего 16.

Сам NIDA на своем сайте пишет, что по самым новым данным, на 2014 год, вместе с другими институтами системы NIH поддерживал грантами 25 исследований. В основном натуральных или синтетических каннабиноидов, а не самого растения. Самое старое из этих исследований началось в 1995 году, большинство стартовали уже после 2008 года. При этом половина проектов посвящены злоупотреблению наркотиком и зависимости, другая — медицинским применениям каннабиноидов. Информации об активных исследованиях с MDMA и ЛСД на сайте NIDA нет.

Из-за антинаркотических конвенций ООН такие дела, впрочем, бывают не только в Соединенных Штатах: в уже упоминавшейся обзорной статье Дэвид Натт и его коллеги пишут, например, как одни канадцы, уже получив государственное одобрение протокола своего исследования потенциала MDMA в лечении посттравматического стрессового расстройства, потом четыре года ждали, когда им разрешат его (экстази) ввезти из Швейцарии.

Де-факто запрет на исследования — часть глобальной «войны против наркотиков», такая же, как суровые наказания или консерватизм федерального правительства в вопросе лигалайза. Тут, в общем-то, ни те, ни другие не притворяются, что возможностей применения этих наркотиков в медицине вообще не существует — просто знать о них, выходит, не так уж и ценно по сравнению с благой целью борьбы с наркотиками. Примерно то же можно сказать об эмбриональных стволовых клетках: регуляторов смущает не столько то, что они могут узнать, сколько то, как это произойдет.

Но бывает, что под вопрос по идеологическим соображениям ставится само существование предмета исследования.

На заседании подкомитета по космосу сената США этой весной его глава, Тед Круз, в очередной раз не очень мягко намекнул, что NASA не следует заниматься исследованиями Земли, куда относится и изменение климата — летайте, мол, в глубины космоса, как и положено, и все. Глава NASA Чарли Болден на это, как писали СМИ, ответил: если космодром на мысе Канаверал уйдет под воду из-за роста уровня Мирового океана, никуда мы не полетим.

«В очередной раз» в данном случае — это не просто риторический прием: с аналогичными предложениями по работе NASA, Национального научного фонда (NSF), метеорологов (NOAA), Минэнерго и Агентства по защите окружающей среды (EPA) республиканская партия выступала в 2014, 2013, 2012, 2011, 2010, а дальше мне надоело собирать ссылки. Не любят, в общем, они климатические исследования.

Но интересно, что при Буше такого не было: в 2001 году свежеизбранный президент-республиканец гордился тем, что с 1990 года США потратили на изучение климата 18 миллиардов долларов, больше, чем Япония и ЕС вместе взятые, и даже объявил о дополнительной федеральной программе исследований. Секрет в том, что тогда тактика была такая: препятствовать любым попыткам решения проблемы, прикрываясь ее недостаточной изученностью.

Сегодня же, в проекте нового бюджета США на 2016 год, предложенном нижней палатой Конгресса финансирование NASA по статье исследований Земли урезано где-то на 26 процентов от проектного, то есть примерно на 500 миллионов долларов. За неделю до этого там же предложили урезать программу наук о Земле у NSF, чтоб наверняка, и программу по альтернативной энергетике Министерства энергетики США. Не ясно, получится ли на этот раз у республиканцев, имеющих большинство в Конгрессе, довести дело до конца, но направление мысли понятно.

Если с запретом на изучение изменения климата у республиканцев пока не складывается, то вот с оружием полный порядок.

В 1993 году Фредерик Ривара из университета штата Вашингтон и его коллегами опубликовали в престижном New England Journal of Medicine статью с довольно простым выводом: наличие в доме огнестрельного оружия втрое повышает у обитателей этого дома риск смерти от огнестрельного ранения. Исследование это выполнялось на грант государственных Центров по контролю и профилактике заболеваний (CDC). В начале 1990-х CDC вообще очень активно финансировал подобные исследования: например, в 1994 году они заявляли, что через 10 лет общее количество убийств, суицидов и случайных смертей от огнестрельного оружия превысит число смертей на дорогах. (На самом деле после 1995 года и где-то до 2000 «оружейная» смертность, особенно среди молодежи, почему-то пошла вниз, и только сейчас они сравнялись: в 2013 году, по данным CDC, на американских дорогах погибло всего на 168 человек больше)

Лоббистам производителей и продавцов оружия, знаменитой NRA, это не понравилось, и к 1996 году они добились от Конгресса урезания финансирования CDC ровно на ту сумму, в которую обходилось подразделение, занимавшееся огнестрельной тематикой, и «запрета на использование средств CDC для пропаганды ограничения владения оружием».

Никто не знал, что именно является пропагандой, а что нет, но намек был понят. По расчетам активистов, к 2013 году объем средств, выделяемых CDC на оружейную тематику, упал на 96 процентов до 100 тысяч долларов. Тема стала откровенно токсичной как для самих ученых, так и для грантовых организаций: в 2011 году NSF выдал 300 тысяч долларов на исследование об эффективности ограничений на владение оружием для психически нездоровых людей, у которого ни в названии, ни в абстракте ни разу не упоминалось слово «оружие».

NRA и ее друзья считали и считают, что CDC и все эти «якобы научные исследования» используют как прикрытие либералы, мечтающие отобрать у американских граждан их стволы. Любимый аргумент здесь чем-то похож на тот, что выше для NASA и климата: огнестрельное оружие — это не заболевание, посмотрите, мол, на свою вывеску и идите ищите вакцину от Эболы. (CDC, правда, успешно занимается, скажем, самоубийствами, курением, смертностью в автокатастрофах и производственными травмами, но, видимо, это не считается)

После стрельбы в школе в Ньютауне, штат Коннектикут, в конце 2012 года Белый дом указом поручил CDC и другим агентствам возобновить исследования, но Конгресс так и не дает им на это денег. В очередной раз предложение снять запрет было тихо отклонено на уровне бюджетного комитета через две недели после стрельбы в церкви в Чарльстоне, штат Северная Каролина.

***

Идеологическое пространство США устроено настолько сложно, что порой там в спорах о регулировании научных исследований случаются довольно красивые столкновения мемов. Сторонники поддержки исследований марихуаны радостно троллят NIDA как Страшную Государственную Монополию — на это словосочетание у многих активистов «войны с наркотиками» в других вопросах очень сильная аллергия. Когда университет Аризоны прошлым летом уволил Сью Сисли (психиатра, которая, получив одобрение одной бюрократии для своего исследования, пять лет не могла добиться от другой бюрократии собственно марихуаны), все говорили о том, что сегодняшняя государственная политика лишает потенциальных жизненно необходимых лекарств американских ветеранов.

Что характерно, сама Сисли, которая занимается лечением ПТСР, считает, что ее уволили за то, что она выступала за местное софинансирование своего и других подобных исследований — из доходов штата Аризона от, да-да, реализации медицинской марихуаны. Которые в 2014 году, согласно официальному отчету штата, составили примерно 112 миллионов долларов за 9,14 тонны препарата.

Наконец, во времена Буша некоторым научным институтам в штатах вроде Калифорнии, где исследования стволовых клеток активно продвигались, фактически приходилось строить две лаборатории вместо одной — потому что в «нелегальных» исследованиях нельзя было использовать даже пипетки, купленные на федеральные деньги. (Это ли не неэффективное финансирование науки из-за вмешательства государства).

Но чего не сделаешь ради голосов избирателей, 80 процентов которых поддержали обязательную маркировку продуктов, содержащих ДНК. Лучше всего резюмировал состояние дел с общественно значимыми исследованиями и ограничениями на них в США психиатр из университета Дьюка Джеффри Суонсон в интервью Washington Post: «Странно, но если ты пытаешься вести исследования, потенциально влияющие на государственную политику, ты сталкиваешься с тем, что есть всенародно избранные политики, которые не хотят знать ответ на твой вопрос».

Странно, ну.

К следующему разу, как завещал профессор Чайников, надо приготовить карандаши, весы и таблицу Менделеева, потому что я расскажу вам пять историй о мужчинах и женщинах в науке. Ни в одной из которых не будут фигурировать рубашки и британские профессоры, обещаю.